Фарфоровое лето - [131]

— Береги ее, Агнес, — сказал он, — у нее теперь осталась только ты.

Агнес знала, что это прощание. Клара проводила Артура за дверь, в коридор. Она не обняла его, а лишь прикоснулась своей щекой к его щеке. В этот момент из квартиры матери появился Польдо Грабер, он кинулся к Кларе, оттащил ее от Артура Гольдмана и, прижав к стене, заорал ей прямо в лицо:

— Тебе не стыдно прикасаться к этой еврейской свинье? Я тебе это запрещаю! Тебе не стыдно?

Артур Гольдман отвел Клару, не перестававшую дрожать, к Агнес и спокойно ответил:

— Что касается меня, то у нее больше не будет такой возможности. Но ведь и к вам она прикоснуться больше не может. Никак не представляется случая.

— Убирайтесь! — заорал Польдо срывающимся голосом. — Убирайтесь, иначе я прикажу забрать вас!

Артур Гольдман неторопливо прошел по деревянному коридору и спустился по лестнице. Польдо еще некоторое время постоял, переводя дыхание, потом ушел и он. С тех пор Польдо Грабер перестал навещать свою мать.

Агнес вспоминает, как радовалась Клара, когда через несколько месяцев пришла весточка от Артура Гольдмана из Палестины. С первым отправлявшимся туда транспортом, состоявшим из 386 человек, оплатив предварительно имперский эмиграционный налог, он 9 июня 1938 года покинул Вену.

— Я должна обязательно написать ему, что у меня родилась дочь, — сказала Клара, — уж он-то этому порадуется.

Да, он рад, ответил Артур Гольдман, и надеется, что когда-нибудь сможет увидеть Клариного ребенка.

Потом вести от него стали поступать с большими перерывами, последнее письмо они получили четыре недели назад.

«Вот уже больше года мы одни, — думает Агнес, сидя на своей скамейке, — и все меньше надежды, что положение изменится». Она встает, поясницу ломит от жесткой спинки, забота о Кларе гонит ее к дому. По пути она забредает еще на самую большую улицу района с маленькими невзрачными лавками для живущих здесь бедняков. С тех пор как Агнес поселилась здесь, послеобеденная торговля выглядела всегда одинаково. Пенсионеры, пенсионерки и домохозяйки нерешительно или разочарованно с полупустыми сумками фланировали вдоль витрин, школьники пересчитывали свои монетки, чтобы обратить их в дешевые сласти. Сегодня все иначе. Перед магазинами стоят очереди, единственная во всей округе бензоколонка обслуживает автолюбителей из жестяных канистр, отпуская им смехотворное количество бензина. Каждый хочет иметь больше, чем получает, деньги не играют роли. Жадность, страх и непонятная эйфория искажают лица. Члены гитлерюгенда четким строем маршируют по проезжей части, громко распевая зловещие песни. За ними следует машина с громкоговорителем. «Всеобщая мобилизация в Польше. Все немцы пойдут за фюрером, что бы ни случилось», — повторяет с короткими промежутками искаженный голос. Никто не обращает внимания на Агнес, никто не заговаривает с ней. И все же она чувствует стеснение, даже угрозу. Агнес бежит в аптеку.

— Без рецепта? — спрашивает фармацевт и отрицательно качает головой, когда она спрашивает препарат, прописанный врачом. Он утешает ее продаваемым без рецепта безобидным лекарством. «Сердечные капли Бреннера, — читает Агнес, — укрепляющее и успокаивающее средство, произведено на растительной основе».

— У нее спала температура, — сообщил Лоизи.

Агнес сомневается, но это правда. Кашель тоже стал заметно слабее, Клара больше не сплевывает мокроту.

— Врач же сказал, через шесть дней станет лучше, — говорит она Агнес, — а сегодня как раз шестой день с того момента, как я заболела. Только я чувствую себя невероятно усталой.

Агнес натирает Кларе спину французской водкой. Тело у больной холодное, малейшее движение дается ей с трудом.

— Я — дура, — заявляет Клара, — раньше, когда температура поднималась, я не боялась, теперь, когда выздоравливаю, боюсь, все время боюсь, и страх не проходит.

Она внимательно читает приложенную к новому лекарству бумажку. Ничего не говоря, принимает его. Ест свеженамазанный бутерброд с зеленым луком и снова находит, что это очень вкусно. Но, откусив пару раз, она кладет его на ночной столик. Лоизи убегает и возвращается с пригоршней слив. Он кладет их на Кларино одеяло, Клара любуется их цветом.

— Однажды у меня было шелковое платье цвета синей сливы, — говорит она, — ты помнишь, Агнес? Ты мой друг, Лоизи, правда-правда, это так.

— Друзья, — продолжает она и, полуприкрыв веки, рассматривает плоды, которые катает вялыми пальцами взад и вперед по одеялу, — друзья — это прекрасно. Любовь к ним может длиться долго. Не всегда у меня это получалось. Но меня много и долго любили. Лоизи и Агнес. И Артур. Я знаю, он только из-за меня так долго не уезжал, он хотел привести в порядок все мои дела. Еще перед аншлюсом он начал приводить в порядок мои дела, а ведь я уже давно не была для Виктора женой. Когда Виктор вернется домой, выяснится, что Артур привел в порядок и его дела. Он навел порядок, чтобы уйти в хаос, в неизвестное. Артур Израиль Гольдман. «Как тебе нравится мое новое имя? — спросил он меня однажды. — Когда меня не станут больше терпеть здесь, я хочу поехать туда, где родилось это имя». По крайней мере это ему удалось.