Фараоны, Гитлер и колхозы - [2]

Тенденция к нивелированию рабочей силы по низшему уровню свойственна всем странам «азиатского» способа производства. И если в Египте Нового царства этот процесс принял более менее мягкие, «брежневские» очертания, то в Шумере, во времена III династии Ура, которая шутить не любила, все это отлилось в предельно жёсткие формы древневосточного «сталинизма». Государственные работники Шумера, как пишет историк А. И. Тюменев, «разбитые на партии, подчинённые особым надзирателям… передавались по мере надобности из рук одного надзирателя во временное распоряжение другого, перебрасывались с одной работы на другую, наконец, в связи с объединением местных хозяйств, пересылались из одного хозяйственного центра в другой. В такие условия поставлены были теперь не только неквалифицированные работники… но и профессиональные ремесленники, не исключая представителей наиболее квалифицированных видов ремесленного труда». У создателя этой каторжной системы государственного хозяйства царя Шульги были твёрдые принципы, которыми он никогда не поступался: купля-продажа земли, как и вообще всякая частная нажива, была запрещена, в государственную собственность передано все, что только можно, стёрты были все различия не только между «умственным и физическим», «городом и деревней», но и между мужчиной и женщиной, взрослым и ребёнком: женщины и дети выполняли те же работы, что и мужчины, — землекопа, грузчика, бурлака… При подобных «гулаговских» методах эксплуатации смертность рабсилы достигала в среднем от 20 до 25 процентов к общему числу занятых в госсекторе, а на особо тяжёлых участках — до 35 процентов.

В чем же смысл подобной бесчеловечной нивелировки всех и всяческих видов труда к некоему среднему знаменателю, а именно к труду чернорабочего? Ну точь-в-точь как у Верховенского в «Бесах»: «Мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство».

А иначе и быть не может в безденежно-бестоварно-безрыночном хозяйстве, принадлежащем государству, будь то государство «азиатского» способа производства или же «реального» социализма. Ведь наличие ярко выраженных индивидуальных особенностей предполагает и наличие индивидуальных потребностей. И удовлетворять эти различные потребности можно лишь путём эквивалентного обмена различными потребительными стоимостями. А такой взаимный обмен возможен лишь между хотя и совершенно разными, но одинаково равноправными субъектами. Короче говоря, ь к о в  который разные потребительные стоимости сводит к всеобщему эквиваленту — деньгам. Ну а там, где нет свободного обмена, где государство сгребает весь произведённый продукт в один общий котёл (на тюремно-лагерном жаргоне — «общак») и уже из него производит централизованное распределение, — там вполне естественно должны существовать не разнообразные субъекты (собственности и права), а лишь лишённые индивидуальных особенностей, со стандартными, унифицированными, раз и навсегда данными и несменяемыми потребностями (конечно, минимальными, аскетическими). Ведь, согласно К. Марксу, «распределение определяется как момент, исходящий из общества, а обмен — как момент, исходящий от индивидов» Отсюда — примитивный эгалитаризм, огосударствление как подавление индивидуального разнообразия, нивелировка личности по низшему уровню. «Формы правления азиатского типа вырастают из негативной реакции публичной власти на отношения товарного обмена, зародившиеся в недрах общества… — считает историк-востоковед М. А. Виткин, — Преследуя всеобщий интерес, государство приходит в противоречие с особыми интересами, встаёт на путь их подавления и установления над ними господства». Противостоять всеобщей унификации и нивелировке может лишь рынок — именно он автоматически отделяет сложный труд от простого, более производительный от менее производительного, вознаграждая каждый по заслугам. Если же нет товарного обмена, нет рынка, то открывается безграничное поле для реализации идеи повального равенства. Вряд ли суть этого равенства можно сформулировать более откровенно и лапидарно, чем это сделал в прошлом веке представитель грубо-уравнительного «коммунизма» Вейтлинг: «Никакое частное преимущество не должно иметь места; этого мы хотим ради выгоды тех, кем пренебрегла природа». Что ж, прав оказался Г. А. Столыпин, когда в речи перед П-й Государственной Думой 10 мая 1907 года сказал: «…Приравнять всех можно только к низшему уровню. Нельзя человека ленивого приравнять к трудолюбивому, нельзя человека тупоумного приравнять к трудоспособному». Ленивым, тупоумным и всем тем, «кем пренебрегла природа», этого и не надо — они хотят обратного: чтобы умелых и талантливых низвели до уровня чернорабочих. Но, став на путь такой нивелировки и сказав «а», придётся затем проговаривать и весь алфавит. Иронизируя по поводу принципов абсолютного равенства, мыслитель прошлого века Вильгардель заметил, что наиболее последовательно и полно эти принципы уже реализованы в тюрьмах. Лагерь — неминуемое логическое завершение эгалитаристских утопий. Что и было экспериментально доказано ещё за несколько тысяч лет до нашей эры, а потом многократно подтверждалось вплоть до наших дней. Концлагерь — предельный, экстремальный случай тотального равенства, идеальная, логически «чистая» его модель. Посмотрим на примере этой модели, зачем и кому нужно низводить сложный труд до уровня простого.