Фараон Мернефта - [17]

— А, понимаю, — прервал я, — если мы окажемся недостойны быть людьми на земле, то нам грозит опасность сделаться животными, но только в смысле перехода в такой мир, где по своим умственным способностям мы должны занять место низших существ… Но откуда ты знаешь все это, Аменофис? Кто тебе это сказал?

— Сын мой, чтобы ответить на твой вопрос, я должен посвятить тебя в последнее и самое важное из наших таинств. Ты не принадлежишь к жреческой касте, но твое рвение и любовь к науке заслуживают, чтобы сделать для тебя исключение из обычного правила. Итак, завтра вечером приходи ко мне, очистившись постом и молитвою.

На следующий день вечером, сильно взволнованный, я пришел к Аменофису. Он немедленно повел меня в обширную круглую залу, слабо освещенную лампадой, и, садясь со мной за стол, стоящий посредине комнаты, сказал с торжественною важностью:

— Пинехас, я хочу возвести тебя на последнюю ступень знания и окончательно просветить твой разум. Несмотря на массу сведений, приобретенных долгими годами постоянного труда, ты встречаешь еще тысячи неразрешимых для тебя вопросов и всю жизнь останешься нищим духом, птицей с обрезанными крыльями, если не объяснишь себе причины многих вещей. Мы, люди, немощны и прикованы к земному веществу, наш ограниченный ум часто приходит в смущение перед фактами, которые познает без системы и порядка. Поэтому мы должны смириться, воздеть руки к небу и молить его даровать нам наставника, способного научить нас истине, свободного от человеческих заблуждений и плотских страстей, обогащенного глубоким опытом безгрешного прошлого. Такого наставника я хочу дать тебе, сын мой.

В сильном волнении, трепеща от охватившего меня чувства суеверного страха, я слушал эти слова. Окончив свою речь, Аменофис положил руки на стол и приказал мне последовать его примеру и хранить глубокое молчание.

Некоторое время спустя он стал дышать тяжело и усиленно. Я поднял глаза и с изумлением увидел, что наставником моим овладел глубокий сон. В то же время вокруг него замелькали какие-то странные, мерцающие огоньки, глухие стуки раздавались в разных местах залы и на поверхности стола начало образовываться белое облачко. Оно расширялось, разливая вокруг мягкий серебристый свет, и в центре его явственно обозначился бюст женщины под покрывалом, над челом которой сияла зеленоватая звезда с разноцветными лучами. Женщина эта протянула из-под покрывала руку, светившуюся бледно-голубым сиянием, и начертала на столе огненными буквами: «Пинехас будет нашим учеником, если окажется того достоин, следуя наставлениям Изиды и воздерживаясь от увлечений земными страстями».

Вслед за тем видение стало бледнеть и рассеялось в воздухе, а Аменофис проснулся с глубоким вздохом.

Но испытанные впечатления были слишком для меня сильны: я весь дрожал, голова моя кружилась, и я лишился чувств. Когда я пришел в себя, Аменофис увел меня в свою комнату, где дал мне все необходимые наставления и указания относительно виденного мною явления.

— Ты теперь ученик Изиды, — сказал он в заключение. — Когда перед тобой будет стоять какой-либо неразрешимый вопрос, сядь за круглый стол, как мы это сделали нынче, и положи на него таблички. Вскоре ты впадешь в глубокий сон, во время которого желаемый ответ будет написан на табличках. Но предупреждаю тебя, Пинехас, что к этому средству можно обращаться только в самых важных и исключительных случаях: злоупотребление им истощит твои телесные силы, и, кроме того, мы не смеем и не должны по всякому поводу вступать в непосредственное общение с Божеством и душами усопших, сохранившими все свои прежние способности благодаря нашему чудесному искусству сохранять тела от разложения.

Спустя три недели я вернулся в Танис и поселился в доме матери, которая очень обрадовалась моему возвращению и очень возгордилась представительной наружностью и ученостью своего сына.

Мне было тогда двадцать шесть лет. Кермоза отвела мне небольшое помещение, выходившее в сад и отделенное галереей от главного жилья, чтобы я мог в тишине и покое предаваться своим ученым занятиям. Я осведомился об Энохе, который только два раза посетил меня в Фивах, но о котором я сохранил добрые воспоминания. Мать ответила, что он живет в Танисе, где купил дом, смежный с нашим, но в настоящее время в отъезде.

— Впрочем, ты скоро его увидишь, — прибавила она, — потому что на днях он должен возвратиться.

Первые дни по приезде я был занят раскладыванием и приведением в порядок своих многочисленных папирусов, пакетов с сушеными травами, мазей и других лекарств, привезенных из Фив. Наконец, однажды под вечер, устроившись окончательно и порядком утомившись, я прилег на кушетку немного отдохнуть, но вместо желанного сна мною овладело какое-то странное оцепенение.

Глаза мои невольно остановились на маленьком металлическом зеркале, которое висело на стене, и на его блестящей поверхности я увидел слова, начертанные огненными буквами: «Ученик Изиды, будь верен египетской религии». Я хотел встать, хотел оторвать глаза от зеркала и не мог: оцепенение всего моего организма все более и более усиливалось. Я продолжал лежать как камень и все перечитывал таинственные слова, значение которых от меня ускользало.