Фараон - [119]

Радио вновь, без видимого успеха передало ритм ступки, и Блейк подумал, что он окончательно свихнулся, ведь подобные вещи срабатывают только в сказках. Он с отвращением выключил радио, затем включил плиту и поставил кофе на огонь; ему показалось, что он ощутил, как в его тесной малометражке парят души Гордона и Салливана, упокойся они с миром, а вскоре такая же судьба ожидает его, или Сару, или кого-то ещё.

И тут кто-то постучал в дверь.

Глава 16

— Я ждал тебя, — промолвил Блейк. — Прошу, входи и садись.

Омар Хуссейни от дождя промок до костей и едва стоял на ногах; его лицо заросло длинной щетиной, а волосы были всклокочены.

Глубоко запавшие и покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что он давно не спал.

— Как ты ухитрился вернуться и... что у тебя с руками?

Хуссейни был мертвенно-бледен и дрожал от холода.

Блейк снял с него промокшее пальто и положил на радиатор отопления. Потом набросил ему на плечи старую накидку и дал в руки чашку горячего кофе.

— Он свежий, — заверил Блейк, — только что сварен.

— Я услышал звук пестика... — выдавил из себя Хуссейни со слабой улыбкой, — и подумал: кто-то где-то здесь готовит кофе и так...

Он не закончил фразу. Хуссейни поднёс чашку к губам и выпил несколько глотков.

— Странно, — заметил он, — мы оба является носителями разрушительных секретов... А всего несколько недель назад были мирными профессорами. Не удивительна ли жизнь?.. Расскажи же мне, какова могила Великого Кондотьера[39]? Ты видел его лик?

Блейк подошёл к нему:

— Омар, выслушай меня. Именно твой секрет сейчас может натворить большие беды: мы обнаружили в твоём компьютере автоматическое устройство, которое через три часа отдаст команду на взрыв трёх ядерных бомб в трёх различных городах Соединённых Штатов.

Хуссейни и бровью не повёл.

— Ничего подобного не случится, — заявил он. — Иерусалим на грани падения, и всё вскоре закончится. Будет согласован договор, а эти ужасные дни — забыты. И потом, ты знаешь... ни в одной стране мира ядерное оружие не находится в распоряжении той же самой организации, которая держит в руках запал. Я не верю, что эти бомбы взорвутся.

— И ты считаешь, что мы можем рисковать подобным образом только на основании этой надежды? Ты прекрасно осознаешь, что это было бы безумием, Омар. Или я должен называть тебя — Абу Гадж?

Хуссейни внезапно поднял голову и уставился ему в глаза с непоколебимым бесстрашием.

— Боже мой, как ты мог согласиться программировать истребление миллионов невинных людей?

— Неправда! Я сражался в тяжёлую годину и считаю, что выполнил свой долг, но иногда прошлое возвращается... даже когда считаешь, что ты похоронил его навсегда. От меня потребовали занести над головой этой нации страшную угрозу, пока не будут восстановлены права наших народов... И ничего другого. А я это сделал... должен был сделать это. Но я не палач: никакого кровопролития не будет.

— Ещё три часа, Омар, и потом миллионы людей умрут, если нам не удастся остановить этот неумолимый механизм: только ты можешь помочь нам. Я снабдил техников Пентагона ключом доступа к файлу, который ты назвал «Армагеддон». Теперь ты веришь мне?

Хуссейни широко раскрыл глаза, покрасневшие от усталости:

— Но каким образом...

— У меня нет времени, чтобы объяснять тебе. Я хочу знать только одну-единственную вещь: если компьютер будет заблокирован в ходе выполнения программы, то что произойдёт?

— Я не знаю.

— Где находятся «ослы», купленные на самаркандском рынке?

Хуссейни с изумлением отреагировал, услышав, что Блейк знает язык самой засекреченной памяти его компьютера.

— Я не могу сказать.

— Ты должен.

— Если я это сделаю... У меня есть сын, Блейк... сын, которого я считал потерянным, сын, чьей памяти я посвятил каждый налёт, каждую военную операцию, каждое боевое столкновение, в которых я был задействован все те годы, в которые и создалась слава неустрашимого Абу Гаджа. Я считал, что похоронил его на убогом кладбище в долине Бекаа, но мне дали доказательства того, что он жив и находится в их руках. Если я заговорю, то не будет границ тем мучениям, которым они могут подвергнуть его... ты не можешь понять, ты не можешь представить себе этого. Существует такой мир, в котором нищета, голод, беспощадная борьба убивают любое сострадание, делают возможным любое ужасное деяние...

— Но ведь и Авраам был готов принести в жертву своего единственного сына только потому, что Бог потребовал у него этого. Тебя просят миллионы невинных женщин и детей, которые сгорят или будут заражены и приговорены к длительной и жестокой агонии. Омар, я могу привести доказательство того, что тебе солгали. Бомбы взорвутся, даже если Иерусалим упадёт на колени, умоляя о пощаде. Подожди, прошу тебя...

Он взял телефонный аппарат и набрал номер.

— Говорит Уильям Блейк, — промолвил он, как только услышал ответ, — передайте трубку генералу Хукеру.

— Блейк! Ну что вы наделали! Где вы находитесь? Нам совершенно необходимо...

Блейк прервал его на полуслове:

— Генерал, скажите мне, что происходит в программе «Армагеддон», — и знаком пригласил Хуссейни приблизиться к нему, подозвал его к себе, чтобы тот мог слышать.