Фараон Эхнатон - [8]

— Я здесь.

— Это дом госпожи Ка-Нефер?

— Я Ка-Нефер.

— Шери кланяется низко. Твой недостойный слуга присоединяется к его поклону и говорит тебе: «Привет тебе, госпожа этого дома, и да будут все дни твои долгими и непоколебимы в радостях, как бивня слона». Я — Нефтеруф, недостойный твоего гостеприимства.

Как видно, беглый каторжник не настолько еще огрубел под землей, чтобы позабылись слова красноречия и тонкого обращения. Его приветствие было воспринято с должным вниманием и оценено по достоинству. Он услышал из темноты:

— Нефтеруф? Какое редкое имя!

— Да, моя госпожа, это имя встречается не часто, и дала его мне моя бабушка, жившая в далеком оазисе в Великой пустыне Запада. Такое имя носил герой повести, которую она читала не по книге, а на память — от начала и до конца.

— Это имя — настоящее?

Как быть? Сказать или утаить? И каков смысл в том, чтобы скрывать от нее свое настоящее имя?

— Вымышленное, — признался он.

— Так будет лучше, — сказала она. Он не понял, что будет лучше.

— Входи же, — пригласила хозяйка.

Он перешагнул порог, полный доверия к этому голосу, звучавшему в темноте ночи сладкой флейтой.

«Если наружность ее соответствует хотя бы в малой степени голосу ее — это великое счастье для женщины, а также для мужчины, созерцающего ее».

Так подумал он, входя в дом, которого не знал никогда, но которому доверился так, как может довериться сын матери своей.

Потолок был низкий, и гость наклонил голову, в то время как хозяйка вела его вперед. И когда они очутились в небольшой комнате, где горел светильник, он увидел перед собой нечто поразившее его. Перед ним стояла женщина немного смуглая, чуть худая и чуть полная в положенных местах, казалось, чуть легкомысленная и чуть умная, как и положено красивой женщине. Тело ее просвечивало сквозь складки тонкого платья, и было оно из крепкого дерева — стройное и твердое. Глаза ее были светло-карие, как персиковые косточки. Ее пухлые губы и маленький нос соседствовали друг с другом в полной гармонии, и свет отражался на ее белых зубах, как на кварцитовом сколке.

Он смотрел на нее — дивясь ей и любуясь ею. Она, в свою очередь, тоже была удивлена: перед нею стоял человек, несомненно, знатной крови, в лохмотьях, которые под стать уличному фокуснику.

Она вышла в соседнюю комнату и вернулась оттуда с рукомойником. Ка-Нефер полила гостю воды на руки и тщательно обритую голову и принесла чистый набедренник. И тростниковые сандалии тоже.

— Это тебе, Нефтеруф. Я не хочу, чтобы муж увидел моего гостя в таком виде. — Улыбнувшись улыбкой красавицы, она добавила: — Не сердись за это недостойное тебя подношение, но так это будет лучше: столица любит приличные одеяния и не всегда ценит истинный ум.

Он поблагодарил ее и, оставшись наедине с самим собой, живо сбросил свои лохмотья и обвязался тканью, пахнувшей благовониями Ретену. Он посмотрел на себя в медное зеркало, висевшее на стенке, и снова возблагодарил Амона-Ра, не оставляющего его своими милостями вот уже три недели — с тех пор, как он начал спускаться с высоких гор вниз по Хапи.

Нефтеруф поднялся наверх по деревянной лестнице. В просторной комнате с широким окном его ждали хозяйка и муж ее. Он был молод, высок, худощав. Прищурил глаза, будто пытался высмотреть в госте какую-то незначительную, для других неприметную черточку. Впрочем, профессия его объясняла этот любопытствующий прищур: ваятель обязан видеть дальше и лучше всех прочих людей.

«…Вот люди, в руках которых — моя судьба. И не только моя. Эта красавица… И ее молодой муж… Ваятель, который часто бывает рядом с фараоном… Что сулит их гостеприимство? Кто она? Кто он?.. Скорей бы, скорей бы узнать это получше…»

— Я прилетел к вам столь ранней пташкой, — вслух сказал Нефтеруф, — что боюсь, не вызвал ли неудовольствия?

— О нет, — ответила хозяйка.

— Его величество вот-вот встанет, чтобы приступить к работе, — сказал ее муж. — Разве это рано?

Ка-Нефер сказала, улыбаясь молодой и покоряющей улыбкой1

— Моего мужа звать Ахтой. Он ваятель и работает в мастерской Джехутимеса.

— Я знал одного…

Хозяйка перебила гостя:

— Если ты имеешь в виду молодого ваятеля Джехутимеса из Уасета, то это именно и есть тот самый Джехутимес.

— И ты тоже из Уасета? — спросил ваятель.

— Да, я живу там с малых лет. Родился я на небольшом оазисе Сипи, что в Великой пустыне.

Хозяева пригласили присесть к низкому столику, чтобы позавтракать вместе с ними.

В комнате не было ничего лишнего: лежанка, едва возвышавшаяся над полом, циновки, столик, несколько грубых скамей да два деревянных ларя у стен. Широкое окно было занавешено пестрой льняной тканью.

— Я думаю, что холодное пиво не повредит, — сказал Ахтой, разливая напиток в глиняные чарки. Ка-Нефер разломила на части горячую пшеничнуго лепешку, поставила перед каждым тарелку с жареной рыбой. За трапезой начался обычный разговор, столь же бессмысленный, сколь необходимый для того, чтобы гость чувствовал себя посвободнее. Он коснулся прежде всего погоды, которая установилась вслед за тем, как Хапи ушла обратно в свое ложе. Ахтой был учтивым, сдержанным собеседником, умеющим развлечь гостя, то есть развлечь в меру, без навязчивости. Ка-Нефер прислуживала, выказывая в этом отменное искусство. Эта чародейка умела так подать тарелку и так красиво убрать и унести все ненужное, что трудно рассказать.