Фантум 2013. Между землёй и небом - [66]

Сумерки сгустились. Роман продолжал играть в скорбном ладу.

– Так, что тут у нас? Почему в темноте сидим? – послышался голос пожилой доброй врачихи. – Э-э-э! Да тут, я смотрю, рёвы-коровы собрались!

Действительно, у всех четверых глаза были на мокром месте.

Утром Стешина мать ненавидящим взглядом встретила Романа с Лидусей в холле.

– Ей ночью хуже стало! Хотели в реанимацию. Кололи что-то всю ночь. Не ходите к ней, я не пущу! Прекратите её мучить.

– Татьяна Николаевна, – сказал Роман со всей вескостью, – скажите, вы готовы отвечать перед Богом за то, что не дали вашей дочери последнего шанса?

– Кто вы вообще такие?

– Кто мы – совершенно неважно. Важно другое. Уверены ли вы на сто процентов, что наше лечение не поможет? Не будете ли потом, когда ваша дочь умрёт, раскаиваться?

Она шла за ними в палату с потухшим, как у побитой собаки, взглядом.

Стеша лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. За окном шёл первый снег.

Роман начал играть в мужественном ладу. Стеша открыла глаза, но ничего не говорила, только иногда медленно облизывала потрескавшиеся губы. Он играл долго. В палату привезли новую девочку, после операции, ещё под наркозом. Он продолжал играть.

Белые кружева снега оплели Петербург, сделав его ещё более сказочным. На следующий день снег стаял, вышло солнце. Роман играл в женственном лидийском ладу. «В честь меня», – улыбнулась Лидуся. К концу этого дня температура у Стеши начала понижаться.

– Будет неправильно, если завтра я сыграю ей в страстном ладу, – поделился Роман своими опасениями с Лидусей, – это будет неверное направление…

– Мы ведь решили: последний лад светлый, – напомнила Лидуся. – Думай, Ромушка, что это за лад такой. У тебя впереди целая ночь.

Ночь выдалась неспокойной. Роман метался по квартире, будя старушку. Чувствовал, что нельзя ошибиться в выборе лада. А ладов-то в античности было немного, и ни один из них не назывался «светлым». И вдруг его осенило. Зачем ограничиваться античностью? Он засел в Интернете, анализируя средневековые лады. Какое счастье, что за плечами у него годы работы с подобным материалом!

Он решил назначить «светлым» первый из григорианских модусов (так назывались средневековые лады). Не потому, что этот модус звучал светлее других. Просто в нём были написаны самые красивые молитвы к Богородице. Одну из них Роман и решил выучить для Стеши.

Переведя квадратные средневековые ноты в современные (он умел теперь и это), Роман записал молитву на нотном листке. Поиграл немного и заснул.

Проснулся он позже, чем собирался, и сразу засуетился. Нужно срочно бежать к Стеше. Сегодня обход главного врача. Её могут перевести в другое отделение, где нет доброй понимающей врачихи. Тогда – прощай, кифаротерапия!

Раздолбанный замок на двери старушкиной квартиры постоянно заедал. Борясь с ним, Роман вызвал лифт – для скорости. И понял, что забыл нотный листок с молитвой на столе в комнате. Он яростно затряс замок, чуть не выломав. Рысью промчался по коридору квартиры. Лифт уже пришёл на двенадцатый этаж. Схватив листок, Роман опрометью выскочил обратно, пытаясь вскочить в закрывающиеся двери лифта. Он был готов оставить квартиру незапертой, но двери лифта сомкнулись у него перед носом. Он снова принялся ковырять ненавистный замок. Тут лифт пошёл вниз, но как-то странно – с шорохом, потом со скрежетом. Непривычные звуки, отдаляясь книзу, почему-то усиливались и закончились адским грохотом.

Роман понажимал на всякий случай кнопку. Выматерился, пошёл вниз пешком.

Внизу стояла небольшая толпа. Кто в уличной одежде, кто в халатах и тапках.

– Трос порвался, наверное, – услышал Роман, – очень редко, но бывает.

– А вдруг там кто-то ехал! – с ужасом сказала тётка в ромашковом халате.

– Точно ехал, – закивал дядька в трениках, – я слышал: на последний этаж вызывали.

– Тогда всё. В лепёшку, – откликнулся пенсионер с собакой, – двенадцатый этаж, не шутка!

Роман не стал слушать дальше. Опрометью вылетел из подъезда и помчался в больницу.

– Дядя Рома, а вы всё-таки хорошо играете на вашей рогатке! – сказала Стеша, приподнимаясь на подушке следующим утром. Она выглядела очень бледной. Повышенная температура, дающая постоянный румянец, наконец спáла. – Это Юля и Лена, – представила девочка соседок по палате, – а это дядя Рома. Он умеет играть на рогатке.

Роман волновался, как будет кифара держать этот новый строй, но строй держался. Роман положил листок перед собой. Так увлёкся, играя непривычную музыку, что не заметил, как в палату вошла его сестра. Увидев брата, скривилась, намереваясь сказать что-то ехидное, но промолчала. Только когда Роман доиграл и все, попрощавшись с детьми, вышли из палаты, Ира сказала:

– Рома, ты уже столько лет занимаешься вроде как музыкой и не понимаешь основ. Как же можно играть на античном музыкальном инструменте средневековую церковную музыку? Вкус у тебя есть хоть немного?

– Так этот светлый лад средневековый? – удивилась Лидуся. – Я думала, в Средневековье музыка только мрачная была.

Роман с улыбкой погладил кифарные рожки.

– Это первый из григорианских модусов. В нём написаны самые красивые молитвы к Богородице. Я играл одну из этих молитв. Немножко не умещается она в семь струн, ещё бы две добавить. Но я решил, что нужно обязательно сыграть её. На Руси в безнадёжных случаях всегда обращались именно к Богородице.