Фантомная боль - [73]

— У нее еврейская душа, — ответила на свой же вопрос госпожа Фишер.

— Как вы это узнали? — удивился я и на всякий случай взглянул на еврейскую душу, курившую в саду.

— Это мне подсказал мой гид.

Я кивнул. Не проявлять удивления казалось мне самой лучшей тактикой.

— Расскажите, если можно, про своего гида.

Ребекка вернулась на кухню.

— Возьмите печенье, оно гораздо полезней яичницы.

Госпожа Фишер подсыпала из духовки еще печенья, хотя блюдо и так уже было полно до краев.

— Не мы выбираем гида, это гид выбирает нас. Мой гид — индеец.

— Как так — индеец?

Ребекка взяла одно печеньице и стала его грызть, и тут я снова подумал о том, как хорошо было бы ранним утром ступить босыми ногами в мокрую траву.

— Раньше я сама была индейцем.

— Раньше?

— В прошлой жизни, — вздохнула госпожа Фишер.

— Но ведь ваши родители родились в Польше?

— Мои дедушка и бабушка с папиной стороны родом из России, — уточнила госпожа Фишер. — Когда-то очень давно я была индейцем, лечила людей. Поэтому мое место здесь. Я и раньше жила где-то тут поблизости. Я была шаманом.

— Потрясающе, — воскликнул я, — просто потрясающе!

— Я умею перемещать энергию.

Что бы ей на это ответить?

— Потрясающе, — повторил я, немного помолчав.

Женщина, умевшая перемещать энергию, посмотрела на меня с благодарностью:

— Я общаюсь с очень многими людьми, но вы особенный.

Я скромно склонил голову в ответ на этот комплимент. Выждать пару минут — и можно снова завести разговор на тему общества «Карп в желе».

— Пойдемте смотреть ваш архив?

Она повела нас вверх по лестнице. Я увидел вздувшиеся голубые вены на ее ногах; словно реки, они разветвлялись на более мелкие протоки. У двери госпожа Фишер остановилась.

— Тут, — промолвила она, — тут святилище польско-еврейской кухни.

— Может быть, — предложил я, — вам лучше войти туда одной? Мы бы подождали за дверью.

Ребекка, соглашаясь, кивнула, и тут я вдруг вспомнил, как Сказочная Принцесса однажды вернулась домой и принялась как безумная пылесосить. Она знала, что я ненавижу пылесос: раз в неделю приходила дорогая уборщица, и я всегда сбегал из дома. Я не хотел, чтобы рядом со мной кто-либо мыл пол или пылесосил. И пускай мир не подчиняется моим законам, я хотел, чтобы им подчинялся хотя бы тот мирок, в котором я жил.

Обычно Сказочная Принцесса хваталась за пылесос в те дни, когда у нее что-то случалось на работе.

— Опять кто-то из твоих психов прыгнул под поезд в метро? — спросил я, когда она в очередной раз принялась орудовать пылесосом.

Еще чаще, чем из окна, психи бросались под поезд в метро. Есть такая вещь, как театр любви, но кроме этого, безусловно, существует и театр самоубийства.

Сказочная Принцесса выронила из рук пылесос и начала плакать. И тогда я сказал ей:

— Если ты не справляешься со своей работой, ты должна найти себе другую. Что там у вас еще случилось?

Но она не захотела отвечать.

— Может, у глухонемых сломались марионетки?

— Нет, — ответила она, — марионетки живут себе в сумке, с ними все в порядке.

— Так в чем же дело?

— Почему с собой хотят покончить именно те пациенты, у которых до этого все как раз шло хорошо?

Я сел на пол рядом с ней.

— Оттого что у них все шло хорошо, они потеряли бдительность. Надо чувствовать себя в жизни как в окопе, всегда быть начеку, ведь никогда не знаешь, с какой стороны по тебе откроют огонь. А если огонь долго никто не открывает, следует открыть его самому, ибо тишина так обманчива!

— Но жизнь — это не окоп.

— Как бы не так, как бы не так. Ты только на меня посмотри.

Она помотала головой.

— Может, ему так даже лучше.

Она снова покачала головой.

— Сейчас ему промывают желудок.

Этот ее пациент так любил пиво и так много его пил, что однажды у него на глазах утонула его собственная дочь. Это случилось больше десяти лет назад, но мужчина с тех пор по крайней мере раз в год пытался проникнуть в тот мир, где теперь находилась его дочь. Возможно, есть и такая вещь, как раковая опухоль вины, на которую не действуют даже самые сильные лекарства.

— Это нас не касается, — сказал я. — Не приноси самоубийства с работы домой. Оставляй их на работе. Можешь забыть их в такси или в метро, но дома они мне не нужны.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что эмоции мешают выживанию, эмоции делают человека слабым и уязвимым, превращают его в добычу гончих псов.

И мы стали с ней танцевать под марокканскую музыку. Мы кружились по всему дому, празднуя победу. Наш дом был местом отложенного на потом и так и несостоявшегося самоубийства, но мы, несмотря ни на что, продолжали двигаться вперед. Другие бросались под поезда в метро, прыгали из окон, глотали снотворные таблетки, но все это происходило с другими, — мы же продолжали двигаться вперед. И в том была наша победа.

— Нет, почему же? — возразила госпожа Фишер. — Давайте зайдем все вместе.

Она открыла дверь. Первое, что мне бросилось в глаза, была пыль. Затем я увидел стол, заваленный книгами и старыми бумагами.

— После смерти мужа я сюда почти не заходила, — рассказывала госпожа Фишер. — Мои дочери живут в Техасе, эти рецепты их не интересуют.

Я осмотрел бумажную гору на столе. Это были поваренные книги с пометками на полях. Во многих местах что-то было перечеркнуто.