Фантомная боль - [41]

Подозревала или замечала что-либо моя жена, я не знаю. Как бы то ни было, она на эту тему ни разу ничего не сказала и даже не делала никаких намеков.

А в качестве официантки моя любовница ей очень даже нравилась. Сказочная Принцесса повторяла:

— Она тут самая лучшая, никто так замечательно не готовит капуччино, как она.

Мы давали моей любовнице хорошие чаевые.

Когда мы оказывались втроем, я не чувствовал неловкости. Возможно, потому, что распределение ролей было понятным и каждый строго придерживался своей роли. Моя любовница точно знала, что ей можно и чего нельзя говорить в присутствии моей жены, и ни разу не переступила невидимой грани.

Порой она спрашивала:

— Сегодня твоя жена придет?

Если я отрицательно мотал головой, она уводила меня на улицу и начинала болтать. Все чаще она болтала по-испански, словно для нее уже не имело значения, понимаю я ее или нет, словно для нее важней было то, что мы вместе, без моей жены, и что какое-то время мы друг для друга не просто клиент и официантка.

Если мою любовницу что-то и мучило, она своих чувств никогда не показывала. Вероятно, правильней было бы сказать так: она не позволяла себе показать свои чувства, поэтому я о них так ничего и не узнал. Думаю, меня такое положение дел устраивало.

Порой я испытывал легкое сожаление от того, что не могу, как прежде, делать ее счастливой, но, как известно, сожалениями делу не поможешь. Сожаления — что решето: воды не наносишь…

В следующую минуту я снял рубашку и брюки и лег на ту кровать, что стояла ближе к окну.

Ребекка продолжала щелкать пультом в поисках «новостей».

— Чем ты занималась, — спросил я, — до того, как приехала в Нью-Йорк?

— Ах, — вздохнула она, не отрывая взгляда от экрана, — я флиртовала.

— С кем?

— Да со всеми.

— И как ты это делала?

— Я улыбалась.

— А еще как?

— Лукаво поглядывала.

— Ты и сейчас лукаво поглядываешь?

— Нет, — сказала она, — сейчас нет.

Она выключила телевизор и прошла в ванную. Когда она вернулась, на ней были только футболка и трусы. Она легла на вторую кровать.

— Спокойной ночи, — сказал я.

— Угу, — отозвалась она.

В Европе сейчас был час дня.

Я притворялся, что сплю, пока и вправду не заснул.

Проснулся я от телефонного звонка. Оживленный голос в трубке спросил:

— Вы остаетесь еще на одну ночь?

Я попытался сообразить, который час. На телевизоре стояли часы. Оказалось, что уже полпервого дня.

— Да, мы останемся еще на одну ночь, — ответил я и положил трубку.

Ребекка сидела, выпрямившись, и смотрела на меня. Должно быть, она проснулась уже некоторое время назад.

— Хорошо поспала? — спросил я.

Она кивнула и тоже спросила:

— Ты не жалеешь?

— О чем? — удивился я.

— О том, что ты здесь сейчас со мной в номере.

Я выглянул в окно. Дождь прекратился, но облака висели по-прежнему низко. Набережная производила безотрадное впечатление.

— Жалею, не жалею. Да нет, о чем же?

— Ну, что ты сейчас видишь меня перед собой.

Десять дней назад один из пациентов моей жены швырнул стулом в социального работника. Социального работника отвезли в больницу. В стационаре завязалась настоящая драка, после того как на этого пациента набросилось сразу четыре охранника. Моя жена поясняла:

— Агрессию со стороны пациентов никогда нельзя воспринимать на свой счет, иначе долго не протянешь. Нам, врачам, приходится сдерживать очень серьезную агрессию. Один из пациентов, например, считает меня чертихой.

— Я иногда тоже так считаю, — сказал я. — На твоем месте я надевал бы шлем, уходя на работу.

— От кого, от кого, а уж от него я этого никак не ожидала, — вздохнула моя жена.

В эту минуту в номере гостиницы при казино «Бэйлиз» меня вдруг тоже охватило неудержимое желание швыряться стульями, срывать со стен картины, ломать и крушить их. В номере висели две картины, на одной был пейзаж, на другой — птица. И пусть потом никто не воспринимает это на свой счет. Так и скажу администрации гостиницы, чтобы они ни в коем случае не воспринимали это на свой счет.

— У меня осталось двенадцать долларов и шестьдесят четыре цента, — объявила Ребекка.

Она по-прежнему сидела, выпрямившись в постели, с таким видом, словно мы с ней уже года три как были помолвлены.

— Что ж, на некоторое время тебе этого хватит.

Я хотел распроститься с жизнью, которую вел в последние пять лет, — как прощаешься с курортным местом, в которое слишком часто ездил. Только я не знал, как это сделать.

Я сходил в ванную по нужде, затем повесил на входную дверь табличку «Просьба не беспокоить».

Примерно два месяца назад я купил новые книжные стеллажи — выложил за это чудовище несколько сотен долларов. Стопки книг, прислоненные к стенам, достигли такой непомерной высоты, что все время обваливались. Сказочная Принцесса решила, что пора с этим кончать.

Ребекка стояла у окна в больших белых трусах. Сейчас они показались мне до ужаса старомодными, вчера я как-то не обратил на это внимания. Ребекка дергала за раму.

— Оно не открывается, — сказал я.

— Почему?

— Потому что иначе люди станут прыгать. А в казино не любят прыгунов. Мы можем включить кондиционер, если тебе жарко.

— Не надо. А ты знаешь, кто мой кумир?

— Не знаю, а кто?

— Мата Хари.