Фантомная боль - [33]

— У тебя много счастья было в жизни? — спросил я Ребекку.

Она задумчиво смотрела в окно. Похоже, она размышляла.

— Нет, — наконец ответила она, — не очень.

Отлично, подумал я, люди, которым до сих пор редко улыбалась удача, могут рассчитывать на везение новичков. «Везение новичков» — эту станцию я миновал уже несколько лет назад.

Я откупорил шампанское. Мы распили полбутылки. Ребекка улеглась на водяной матрас, сам я все так же сидел на диванчике. На классической волне звучал концерт для виолончели. Шелестел дождь. Ребекка задремала, а я стал думать о своей заблокированной кредитке и о пяти других кредитках, пока что не заблокированных, а также о семи мужчинах Ребекки и о докладе моей жены о невменяемости.

Затем я вспомнил тот день, когда моя будущая жена пришла-таки забрать свои трусы — их набралось уже штук четырнадцать. У нее был с собой небольшой саквояж, она поставила его на пол возле дивана. Трусы она засунула в полиэтиленовый мешок. Я не стал спрашивать, что у нее в саквояже. Трусы забирали, саквояжи приносили: жизнь — это неразрешимая загадка. Мы с ней по-прежнему много пили, но уже далеко не все подряд.

— Как там твои несовершеннолетние преступники? — поинтересовался я.

— Хорошо, — сказала она, — очень хорошо. Ты рад, что я забираю свои трусики?

— Да в общем-то, — промычал я, — они мне не мешали. Ты ко мне переедешь?

— А ты этого хочешь?

— Да, — сказал я, — это было бы здорово. Здесь, правда, не ночной магазин, но я могу для тебя что угодно разогреть.

— Я должна немного подумать, — сказала она.

Мы ни в ком не нуждались, кроме друг друга, подолгу спали, потом разогревали остатки обеда. Еще мы готовили суп из пакетиков и по любому поводу хохотали. Но почему-то это счастье мне не запомнилось. Я точно знаю, что оно было, но само оно осталось в моей памяти белым пятном.

* * *

Ребекка заснула под звуки концерта для виолончели. Я, должно быть, тоже заснул, потому что очнулся от телефонного звонка, и, когда снял трубку, на другом конце провода оказался отдел по растратам «Американ Экспресс». Из этого отдела мне и в самом деле недавно прислали письмо, на которое я не ответил. Ребекка похрапывала. Я читал, что у некоторых людей пропадает желание заниматься сексом с партнером, после того как они услышат его храп. Меня лично храп никогда не смущал, я считаю, что только неестественные звуки отвратительны.

Я вспомнил тот вечер в русской чайной, когда я сказал, что, пожалуй, пойду работать дежурным по туалету. Согласно прогнозу погоды, ожидался снег. Висели низкие облака. Какая-то русская исполняла меланхолические романсы. Правда, голоса у нее не было. Я был очарован двумя певцами из бэк-вокала. Один из них был маленький, другой, наоборот, очень длинный. Они явно получали искреннее удовольствие от происходящего.

— Придуманные истории остаются без последствий, — сказал я.

— Может быть, сменим тему? — оборвала меня жена.

Близость без последствий — это придуманная близость. Я тогда сказал жене, что это и есть моя специальность: придумывать близость, у которой не будет последствий, которая так и останется лишь обещанием и в конце концов, когда туман слов рассеется, превратится лишь в сноску в повести жизни. А если вдруг по чистой случайности она окажется чем-то большим, чем обычная сноска, то у второго человека навсегда сохранится неприятный привкус во рту, ведь у придуманной близости всегда есть привкус мошенничества. Растущие гнев и ненависть, которые закипают, стоит человеку понять, насколько придуманной была эта близость, наверное, имеют тот же самый вкус. Однажды обманутые скажут: «У жизни вкус протухшей рыбы, но если привыкнешь, то можно и потерпеть».

На полпути в Атлантик-Сити я отодвинул ширму.

— Тони, — сказал я, — ты не мог бы остановиться у какой-нибудь заправки, мне ужасно хочется в туалет.

Я побежал в сторону магазина, накрыв голову плащом. Туалет оказался всего один, и тот был занят. Я попросил чего-нибудь попить и даже подумал, а не остаться ли здесь, сидеть себе и сидеть за чашкой тепловатого чая, а Тони попросить вернуться в Нью-Йорк и высадить Ребекку у Музея естественной истории. Тогда завтра утром она могла бы продолжить свое исследование, сути которого я так и не понял, несмотря на ее почти двадцатиминутное объяснение. Может, это было бы не просто правильно, может, это было бы самым лучшим выходом из положения. Я оставил бы для нее записку: «Поездка в Атлантик-Сити была ошибкой. Я надеюсь, что ты провела приятный вечер. Спасибо за все». Или еще что-нибудь в этом духе.

— У вас есть ручка и листок бумаги? — спросил я кассиршу.

Судя по всему, это была необычная просьба. Она покопалась в картонной коробке и выудила оттуда ручку и бумажную салфетку. Салфетка мне тоже годилась.

«Милая Ребекка, — написал я, — по зрелом размышлении я решил, что мысль поехать в Атлантик-Сити была ошибкой. Надеюсь, ты провела приятный вечер».

— Вы не дадите мне еще одну салфетку?

Текстом я остался недоволен. Смысл, разумеется, понятен, но мой текст должен был представлять собой и некую эстетическую ценность.

В эту минуту открылась дверь. Это была Ребекка. Она оставила свой дождевик в машине. Пробежав от машины до магазина, она вымокла до нитки.