Фантазеры - [2]

Вообще.

Табу у них такое, что ли? Странные, право слово…

Алексей Иванов, бывший студент, а ныне рядовой первого класса, сидел на краю платформы, болтал ногами и тоскливо поплевывал в зеленоватую воду. В толще кто-то лениво копошился, по поверхности то тут, то там, разбегались круги, Лёшика мутило все больше и больше. Ну да, есть такое слово — «похмелье»… Размазав по щеке здоровенного комара, Лёшик поправил очки и зло покосился на напарника по посту, рядового Ганса Штиммера. Стоит себе, облокотился на станок пулемета, и хоть бы хны ему, ни тебе похмельного синдрома, ни расстройства души. «Вот же с-с-скотина нерусская!» — Иванов мгновенно рассвирепел:

— Ганс, какого ты вчера свой шнапс приволок!? Тебе чего, мало было?

Штиммер оторвался от улыбчивого созерцания далей:

— Алексей, ты же сам сказал — «догнаться надо»! Я, конечно, русский не очень хорошо знаю, но эти слова выучил. А ты же именинник, твой базар — закон.

Лёшик булькнул и попытался поглубже натянуть форменную кепи на выгоревшие кудри:

— Козёл ты, Ганс. Сам-то пить не стал…

— Лёша, ну и кто тебя заставлял бутылку в одиночку… добивать, да? Кто? Я? Ага, все дурь твоя заставила! Шовинист хренов… Выпендрежник! — Штиммер сказал, как припечатал.

Лёшик отвернулся, не желая признавать очевидное: действительно, дурь. Кто за хмельной язык тянул? Ведь в первый раз так клюкал, если не считать пьянку по поводу поступления в институт… «Я — русский! Я всех тут вас, нерусей, перепью!» — а как на него посмотрел тогда рыжий Тошик Хонда! Попробуй, отступи… вот теперь мучайся, добавив в комплексе еще и похмелье. И Гансу хоть заобъясняйся, что пить заставила не просто удаль, а тоска. Хрен он поймет, немчура проклятая, ибо чисто русская-то тоска, от которой безобразничают неоглядно и даже вешаются порой. Двадцать лет вчера стукнуло, силы молодые играют, а на этом болоте еще три года куковать, и никакие гроши той скуки не скрасят. Гансу что? Либерализм и орднунг. Орднунг и либерализм. Кто тебя заставлял контракт подписывать, Алексей Владимирович? Никто не заставлял, сам подписал, как миленький. Студент-лингвист, четыре языка… Ага, подписал бы, если бы пенделя из института за неуспеваемость не наладили! Хотел денег заработать? Капают кредиты, и нехилые, только получить их можно лишь после демобилизации! Хотел на другую планету посмотреть? Любуйся, Лёшик: фигня, что планета та — сплошное болото!

Болот же Лёшик не любил до душевного трепета, с детства еще, с васюганской заимки деда Трофима Петровича. Что те болота? Гнус, трясины да тоска по оставленному дома компьютеру.

Однако, Васюганское хоть и большое, но не бескрайнее.

А тут? Целая планета.

Болота и аборигены.

С одним из аборигенов Лёшик познакомился месяца три назад. Трехкилометровая платформа станции принайтована к островку, на котором располагалась деревенька Айдара (так звали паренька). Меновой базар располагался сразу за неширокой полоской воды, в которую сейчас поплевывал Иванов, и бурлил тот рынок от рассвета и до заката: аборигены выменивали всякую всячину у пришельцев на местную пищу или сувениры. Лёшик тогда поменял у аборигена свой швейцарский складник на огромную вязанку вяленой рыбы. К пиву. Пиво на станции продавали, хорошее, чешское, а вот с рыбой беда… Хоть у аборигенов учись, как рыбешку в болоте брать.

В процессе торга разговорились, оказалось, пацан очень неплохо владеет русским (На уровне того же Штиммера. И откуда только? Все остальные черти и двух слов связать не могли.) и может заменить собой энциклопедию по местному миру. Для Алексея хоть какое-то развлечение, помимо шашней с сестрами станционного медцентра.

Из-за пива Лёшика тогда бесцеремонно выдернул глава местных особистов-контрразведчиков, пожилой полковник Миллер. Иванов удивился не тому, что вообще вызвали, — контроль над контактами прописан в уставе и контракте — а тому, что так быстро. Миллер больше часа задавал наводящие вопросы, но его, как военного, интересовали не столько познания Айдара, сколько отношение того к пришельцам. Лёшик отвечал честно, и в тот раз полковник никаких тревожных сведений не нарыл, отпустил рядового с наказом докладывать об изменении симпатий местного населения…

С тех пор для Лёшика будто отдушина открылась. И пошло: Алексей тащил аборигену надоевшие безделушки, а чертененок в ответ сменивал их на разную живность или поделки. И они говорили, говорили, говорили… О Земле, о Тагуте, о людях, космосе, звездах, самолетах, птицах, рыбах и прочем. Удивительно, но Айдар оказался умным и очень знающим собеседником, Алексею иногда казалось, что он общается с обычным, вполне образованным землянином. Но как только разговор заходил о войне или Лешиной службе, морок враз рассеивался — Айдар в упор не понимал, как можно профессионально убивать таких же, как ты. Алексей ответить внятно так и не смог. Чертенок прекрасно знал, что такое охота, забой скота, но война… Ни в языке, ни в логике аборигенов, как понял Иванов, даже понятия такого не существовало.

Еще Лёшика донельзя удивляло местное разнообразие животных: основные формы вроде и похожи на земные, но абориген иногда приносил такие экземпляры… Например, чертенок как-то увидел в ушах у Алексея наушники от плеера и спросил, что это такое. Лёша объяснил, абориген не удивился, зато удивился землянин — чертененок сказал, что у него такое тоже есть. Слово за слово, и теперь в казарменном аквариуме жил зверек, насвистывавший в полном диапазоне все услышанные им мелодии. С голосом. Без фальши. Любой длины и не ошибаясь ни в одной ноте. На заказ. Даже Тошины тоскливые песнопения…