Фантазер - [22]

"Вотъ гдѣ я ихъ нашелъ!" говорилъ Левіанъ, дрожа съ головы до ногъ: "онъ ихъ спряталъ подъ каменную плитку. Тамъ имя Мокка, бъ этой бумагѣ."

Пасторъ прочелъ. Онъ не зналъ, что и думать; онъ взглянутъ на Еноха и сказалъ: "Это полисъ страхованія жизни, который Моккъ потерялъ, не такъ ли?"

"Но тутъ и деньги, которыя тоже онъ потерялъ", сказалъ Левіанъ.

Енохъ собрался съ силами. "Это, навѣрно, ты положилъ ихъ туда."

Свистъ и шумъ горящаго лѣса приближались, кругомъ становилось все жарче и жарче, но эти трое людей не двигались съ мѣста.

"Я ничего не знаю", повторилъ Енохъ, "это Левіанъ положилъ сюда."

"Здѣсь двѣсти талеровъ. Откуда у меня можетъ быть двѣсти талеровъ? А платокъ развѣ не твой? Развѣ ты не носилъ его на ушахъ?" спросилъ Левіанъ.

"Да. Развѣ не носилъ?" сказалъ и пасторъ.

Енохъ молчалъ.

Пасторъ перелисталъ банковые билеты. "Здѣсь не хватаетъ до двухсотъ талеровъ", сказалъ онъ.

"Онъ ужъ сколько-нибудь истратилъ", прибавилъ Левіанъ.

Енохъ стоялъ, тяжело дыша, цѣдя сквозь зубы:

"Я ничего не знаю; однако, замѣть себѣ, Левіанъ, я тебѣ этого никогда не забуду."

У пастора въ глазахъ зарябило. Если воръ былъ Енохъ, то Раландсенъ только игралъ комедію съ письмомъ, въ которомъ пасторъ увѣщевалъ его. И зачѣмъ онъ это дѣлалъ?

Жаръ сталъ такъ силенъ, что всѣ трое спустились къ морю, огонь настигалъ ихъ и здѣсь. Имъ пришлось сѣсть въ лодку и отчалить.

"Во всякомъ случаѣ это полисъ Мокка", сказалъ пасторъ. "Мы заявимъ объ этомъ. Греби къ дому, Левіанъ."

Енохъ казался равнодушнымъ и смотрѣлъ прямо передъ собой, какъ ни въ чемъ не бывало.

"Да, да, заявимъ обо всемъ, я тоже на этомъ настаиваю", сказалъ онъ.

Пасторъ спросилъ уныло: "Вотъ какъ?" и невольно закрылъ глаза отъ ужаса передъ всѣми этими исторіями.

Жадный Енохъ! Онъ былъ слишкомъ простъ: заботливо спряталъ онъ эту обличительную бумагу, значенія которой онъ не понялъ. На ней было много штемпелей и говорилось въ ней о большой суммѣ денегъ; онъ думалъ, что черезъ нѣсколько времени можно будетъ уѣхать и размѣнять бумагу. Онъ былъ не такъ богатъ, чтобы бросить ее.

Пасторъ оглянулся и посмотрѣлъ на пожаръ. Въ лѣсу шла работа: валились деревья, виднѣлась уже широкая, темная канава. Много людей сбѣжалось туда.

"Огонь угаснетъ самъ собою", сказалъ Левіанъ.

"Ты думаешь?"

"Какъ дойдетъ до березоваго лѣса, такъ и прекратится."

И лодка съ тремя людьми плыла въ самую глубину бухты, ко двору фохта.

XII

Вернувшись домой вечеромъ, пасторъ заплакалъ. Столько ужасныхъ грѣховъ накопилось вокругъ него! Онъ былъ сраженъ и горько потрясенъ, кромѣ того и жена его ужъ не получитъ новыхъ башмаковъ, которые ей такъ сильно нужны: придется отдать крупную жертву, принесенную на алтарь Господу Богу Енохомъ, потому что это были деньги краденыя. И пасторъ тогда опять прогоритъ.

Онъ тотчасъ поднялся наверхъ, къ своей женѣ. Ужъ на порогѣ охватилъ его порывъ негодованія и отчаянія. Его жена шила. Вокругъ нея на полу валялись куски матеріи; кухонная тряпка и вилка лежали на кровати вмѣстѣ съ газетами и лоханкой. Одна изъ ея ночныхъ туфель валялась на столѣ. На комодѣ лежали березовая вѣтка, покрытая листвой, и огромный булыжникъ.

Пасторъ, по старой привычкѣ, сталъ подбирать вещи съ полу и укладывать все на мѣсто.

"Напрасно ты это дѣлаешь", сказала она: "я бы сама поставила туфлю на мѣсто, когда покончила бы съ шитьемъ."

"Ну какъ ты можешь сидѣть въ такомъ хаосѣ и шить?"

Жена почувствовала себя глубоко уязвленной и ничего не отвѣтила.

"Зачѣмъ здѣсь этотъ камень?" спросилъ онъ.

"Такъ, я нашла его внизу, на дорогѣ, онъ мнѣ понравился!"

Онъ взялъ пучки увядшей травы, лежавшіе у зеркала, и собралъ ихъ въ газетную бумагу.

"Можетъ бытъ, и это на что нибудь нужно?"

"Нѣтъ, эта трава ужъ слишкомъ завяла. Это щавель, я хотѣла приготовить изъ него салатъ".

"Ужъ онъ съ недѣлю пролежалъ здѣсь", сказалъ пасторъ.

"Онъ оставилъ слѣдъ на политурѣ."

"Да, вотъ видишь, полированной мебели никому не слѣдовало покупать, это все ни къ чему."

Тогда пасторъ разразился злымъ смѣхомъ. Жена бросила шитье и вскочила.

Всю жизнь не даетъ онъ ей покою и отравляетъ ей существованіе своимъ непониманіемъ. И снова разразилась одна изъ тѣхъ нелѣпыхъ и безплодныхъ вспышекъ, которыя въ продолженіе четырехъ лѣтъ постоянно возникали между ними съ нѣкоторыми промежутками. Пасторъ пришелъ лишь затѣмъ, чтобы попросить жену согласиться на отсрочку въ покупкѣ башмаковъ. Досада разбирала его. Да вѣдь и шло же все по-дурацки съ тѣхъ поръ, какъ юмфру фонъ-Лоосъ уѣхала и жена взяла на себя управленіе домомъ.

"Вотъ что еще: не можешь ли ты, наконецъ, немножко благоразумнѣе распоряжаться въ кухнѣ?" сказалъ онъ.

"Благоразумнѣе? Мнѣ кажется, я распоряжаюсь благоразумно. Развѣ дѣло идетъ хуже, чѣмъ прежде?"

"Вчера, я видѣлъ, помойное ведро было полно кушанья."

"Тебѣ не слѣдовало бы совать носъ во все, тогда дѣло шло бы лучше."

"Намедни я замѣгилъ, что въ ведро выброшено огромное количество сливочной каши, оставшейся отъ обѣда."

"Да, дѣвушки такъ отвратительно объѣли ее, что я не могла больше подать ее на столъ."

"А еще я видѣлъ тамъ массу киселя."

"Молоко скислось. Ну, что же я могла противъ этого сдѣлать?"