Фантасты современной Украины - [31]
Рамки фэнтези оказались тесными для тех новых задач, которые Дяченко ставили теперь перед собой и читателем. Пришло время новых поисков жанра.
Иногда Дяченко называют направление, в котором они работают, «м-реализмом», явно имея на примете славный турбореализм. Что такое «м», не известно никому. Вероятно, «магический», «мета-», «мега» и, согласно версии Сергея Дяченко,«Маринкин реализм». Рискнем предположить, что «м-реализм», помимо прочего, есть «малороссийский реализм». Тот самый реализм, который восходит к «Вечерам…» и «Миргороду», а, кроме того, — к «философии сердца» Сковороды, неомифологизму Леси Украинки и Коцюбинского, дьяволиадам Булгакова и буйству современной «химерной прозы».
Как бы то ни было, «м-реализм» раскрылся, прежде всего, в тех романах Дяченко, которые относятся ко второму периоду их творчества.
Hекоторые критики утверждают, что «Ведьмин век» (1997) разрушает жанровые традиции; вернее сказать, что он объединяет разнородные традиции в единое и весьма неординарное целое. Дяченко, несомненно, отталкивались от хрестоматийной повести Михаила Коцюбинского «Тени забытых предков». Hе случайно пролог к роману представляет собой как бы развернутый эпиграф — парафраз одной из последних сцен «Теней». (Кстати, пролог у Дяченко обычно связан с сюжетом скорее косвенно и служит эмоциональным ключом к роману.) Персонажи западно-украинской мифологии — ведьмы, нявки, чугайстры — перенесены в современный европейский город. Странное сочетание, как может показаться, но авторам удалось достичь удивительной достоверности и «актуальности». Берем это слово в кавычки, потому что прямых или аллегорических отсылок к нашей реальности в «Ведьмином веке» почти нет. В предыдущих книгах, даже таких жестких, как «Шрам» и «Скрут», фэнтезийный флер как бы отодвигал от читателя все происходящее. «Это — там…»; недаром Грин поставил загадочные слова Свифта эпиграфом к «Блистающему миру». «Ведьмин век» это не «там», а «здесь». Полузнакомый-получужой мир пронизан ожиданием апокалипсиса — пришествия ведьмы-матки, которую, может быть, не властна остановить даже инквизиция. Дяченко блестяще выразили первобытное, мифологическое ощущение чуждости сверхъестественных сил человеку, но не ограничились этим. Страхи и надежды героев «Ведьминого века» — наши, сегодняшние. Мир идет к катастрофе, потому что устроен закономерно и логично — «Лесные люди» чугайстры уничтожают нежить; инквизиторы, стараясь по возможности оставаться гуманными, искореняют скверну; ведьмы противостоят всему человеческому. Инквизитор, полюбивший ведьму, отказавшийся уничтожить своего главного противника точечным ядерным ударом; ведьма-матка, в момент торжества отказавшаяся от ведовской сущности, — они нарушают эту закономерность. Мир еще не спасен — и неизвестно, будет ли спасен, — но Клавдий Старж, инквизитор, и Ивга Лис, ведьма, сохранили свои души, а это неотменимо. Судьб а мироздания переплетена с человеческой и осуществляется через нее.
Пожалуй, из всех романов Дяченко «Ведьмин век» — наиболее эмоционально насыщенный. Страшное прошлое Клавдия — воспоминания о девушке Дюнке, которую он сам невольно позвал с того света, и она явилась к нему, став навью. Страшное настоящее Ивги, которая не может ни стать на учет в инквизиции, ни пройти инициацию, безвозвратно утратив все человеческое. Hе представимое будущее — тот самый Ведьмин век, который начинается уже сегодня. Безнадежная борьба — не ради уничтожения ведьм, но за сохранение человека, или, вернее, человеческого. Авторам удается от начала до конца книги поддерживать напряжение — даже когда внешнее действие сводится к минимуму. Ритм книги сродни ритму танца чугайстров он затягивает читателя и отпускает не раньше, чем того захочет создатель танца.
Сравнительно с «Ведьминым веком» «Пещера» (1998), получившая премию «Лунный меч», может показаться книгой более спокойной и менее динамичной, — но лишь поначалу. Клавдий и Ивга (особенно Ивга) действовали скорее интуитивно; герои «Пещеры» должны, прежде всего, понять, что происходит с ними и с их миром, а поняв, определиться в своих поступках, — только так и не иначе. Даже гений режиссера Рамана Ковича должен подчиниться этим правилам. Знание — выбор ответственность — и сомнение в правильности выбора.
Дяченко написали книгу о насилии, любви, искусстве, судьбе. О корнях насилия, лежащих в человеческой природе. Об искусстве, которое фиксирует эти корни, выставляет напоказ и дает надежду. О любви, противостоящей и насилию, и борьбе против него — борьбе, которая неминуемо оборачивается новым насилием. Сложное построение «Пещеры» раскрывается неспешно. Фрагменты картины даны, — но окончательно понимаешь, ЧТО же происходит, далеко не сразу. А в начале — одна фантастическая предпосылка и многочисленные следствия, до времени скрытые.
