Фантасты и фантомы - [2]

Это, конечно, не прямое заимствование, но сходство очевидно. И если "Ревун" - это мрачный символ вечного одиночества, то мамонтиха Маша, плывущая в любовном экстазе на гудки самосвала, вызывает лишь улыбку. Хороший рассказ обернулся фарсом.

По рецептам

пародиста

В отличном рассказе Севера Гансовского "День гнева" ученый-мракобес создает отарков - разумных, но хищных медведей: владея чтением и речью, они остаются кровожадными людоедами. Идет допрос отарка: "Вы читаете на нескольких языках, знакомы с высшей математикой и можете выполнять кое-какие работы. Считаете ли вы, что это делает вас Человеком?" "Да, конечно, - отвечает зверь. - А разве люди знают что-нибудь еще?"

Отарк мог бы сослаться на многие книги современных фантастов, герои которых свободно говорят на космолингве. владеют кибернетикой, биопсихологией и прочими науками, открывают новые звездные системы, но при всем том безлики и бесплотны, обозначены лишь по именам. Удивительный парадокс: в одних книгах роботы выглядят живыми людьми со своими характерами, мыслями и поступками, а в иных - наоборот, люди предстают этакими робочеловеками, без малейших признаков индивидуальности. По существу, это те же фантомы.

Несколько лет назад в "Литературной газете" было опубликовано практическое пособие-самоучитель Никиты Вогословского "Для вас, фантасты". Пародист предлагал начинающим готовые термины, образы, словесные блоки: названия книг с греческими буквами, марсианские имена из одних гласных - ао, Эо, Уаа, командир корабля - высокий широкоплечий блондин, и т. п. Вряд ли автор думал, что его рецептура, высмеивающая наиболее типичные штампы, будет воспринята кое-кем из фантастов как руководство к действию. И, однако, читая отдельные книги, так и кажется, что написаны они по рецептам пародиста.

В повести В. Михановского "Гостиница "Сигма" ("Мир приключений", "Детская литература", 1974) есть и греческая буква в названии, и герой по имени Эо, и капитан Джой Арго - "плотный, как будто вырубленный из одного куска", и корабельный математик Брага - "высокий, чуть сутуловатый, широкоскулый", и многое другое из малого джентльменского набора фантаста. Есть и Федор Икаров тот самый герой предыдущий книги В. Михановского "Шаги в бесконечности", о которой уже писала "Литгазета". Но теперь он - забронзовевший, легендарный, "бесстрашный капитан Икаров", хотя и был "обыкновенный парень. Даже сутулился немного. В плечах широкий".

Все сутуловатые, широкоплечие, высокие... Словно вышли из-под пресса на поточной линии. Стандарт выдержан полностью.

У Михановского герои с экзотическими именами - Зарика, Борца, Брок Григо, а у Грешнова - просто Гриша и Боря, но разница невелика - и тут, и там имена лишь знаки, а говорят персонажи так:

"- Брось... - тихо сказал Григорий.

- Бросить?..

- Брось! - повторил Григорий

- А что - сказал Борис, - брошу..."

"- Не смей!.. - прошипел Григорий.

- Уйди! - угрожающе ответил Борис.

- Боря!.. - пытался успокоить друга Григорий..."

И так далее в том же духе.

Порой авторы, чувствуя нежизненность своих героев, пытаются их утеплить и вводят диалоги и дискуссии на темы "И на Марсе будут яблони цвести" и "Мы возьмем с собой в космос ветку сирени". Но эти "теплые красочки" и "человеческие штришки" не имеют никакого отношения ни к серьезной фантастике, ни к серьезной литературе вообще.

"Никак нет, сэр..."

Почти полвека назад Корней Чуковский в книге "Искусство перевода" писал, что нельзя влагать в уста англичанам русские пословицы и поговорки, русские простонародные слова, заставлять их цитировать стихи Грибоедова и т. п. И все же...

Раскрываю "Волшебный колодец". Англосаксы разговаривают здесь как угодно, только не так, как им положено. Тут и русская военная лексика в сочетании с английским титулом: "Никак нет, сэр". И междометия, характерные для чеховских земских врачей: "Тэ-эк с! - сказал тот, откинувшись в кресле", "Тэ-эк с... произнес опять доктор Коллинз, в высшей степени зловеще", "Всякий раз доктор зловеще произносит: "Тээкс...". Тут и московский интеллигентский говорок: "Чудненько! Славненько!" И даже лексикон людоедки Эллочки: "Хохо! - заметил доктор, - Пуганая ворона!.."

Я могу поверить автору, когда читаю у него про ожившего мамонта и дельфино-человека, потому что это - по законам жанра, это в "правилах игры". Но когда профессор Коллинз восклицает "Чудненько! Славненько!" - тут уж поверить не могу. Никак не могу. "Никак нет, сэр..."

В той же книге космонавт "честняга Веллз" говорит так, как может говорить лишь человек, родившийся и живущий в России: "Я бы, наверно, заорал благим матом...", "Сколько металла убухано", "Я-то им про Спасителя от души, а они мне - хахоньки". И даже: "Кто это сказал: "Рожденный ползать - летать не может"? Дед мне сказал эти слова". Приятно, конечно, что заокеанский дедушка Томаса Веллза цитирует в оригинале "Песню о Соколе" Горького, но все же - не слишком ли?..

Ну как объяснить автору, что не звучат в устах англосаксов ни "пуганая ворона", ни "какими ветрами", ни "какими судьбами", ни "бог простит", что все это - реалии русского языка, и только русского? Тут должен срабатывать внутренний слух. А слух, как чувство юмора: или он есть, или его нет. Но если нет - должен вмешаться редактор.