Фантастика и Детективы, 2013 № 09 - [2]

Девки, какую ни возьми, все до одной Алёны. Бабы, и дикие, и самые смирные, всегда зовутся Матрёнами, а вот старушки — каждая наособицу. Бывают среди них Прасковьи и Пелагеи, встречаются Ульяны, а эту чёрт нарёк Лукерьей. Впрочем, по имени её никто не звал, кроме новой девки. Да и та чаще говорила попросту: бабушка.

Алёна ходила по дому тишком с просяным веничком в руке, мела что-то невидимое. Помогала Лукерье на кухне, хотя чего там помогать: навалил да наварил — и все дела. Тшши в женские премудрости не вникал и не вмешивался. Бабу учить — себя не уважать, пусть ворчит, да дело воротит. И в результате прозевал начало событий.

Ютились Алёнушка с Лукерьей в каморке за двором, а в избе без надобности не появлялись. Вообще-то, Алёна могла и на полатях спать, девке — можно. Только старушки-задворенки обязаны возле гумна жить, но девка прикипела к наставнице, и жила вместе с ней на задворках. Тшши не возражал: зычный хозяйский голос достанет где угодно.

В то утро Тшши проснулся поздно. Намедни было полнолуние, и он едва не всю ночь просидел на камне у амбарной стены, слушая, как за оврагом воют волки. Плоховато они выли, немузыкально. Удовольствия никакого, а выспаться не удалось.

Продрав глаза, Тшши привычно рявкнул:

— Бабы! Жрать хочу!

Потом повернулся на другой бок и уснул. Знал, что быстро его хозяйки не умеют. Это только в сказках стряпуха, повинуясь зову, спешит на цырлах с мисками и сковородкой, припевая от усердия:

— Иду, иду! Бегом несу!

У Алёнки и Лукерьи завтрака приходится дожидаться. Одна ещё не умеет, другая уже не может.

Вторично проснулся, серьёзно проголодавшись. Рявкнул уже не шутя, но и теперь ответа не дождался.

Встал и, как был расхристанным со сна, отправился в задворную каморку. Пнул дверь и остановился в изумлении: каморка была пуста, лишь сладкий бабий дух ещё витал меж четырёх стен.

— И где вы? — таким тоном спросил, что не ответить нельзя.

Пожилое место всегда отвечает, если спрашивать строго.

— Мы, дедушка, убежали, — ответил Алёнин голосок. — Боимся мы тут быть, всё-таки, думается, ты нас съешь.

Вот ведь, бабы-дуры! Надо же такое удумать. Теперь лови их по округе с волками наперегонки. Тшши баб не ест, а волки так даже очень. Дикую бабу волкам не взять, а домашних, тем паче старенькую да маленькую — самое милое дело.

Тшши перепоясался лыковой верёвкой, взял суковатый посох и пошёл ловить беглянок. Верёвка — чтобы пороть дур, а дубинка — пугать. Всё-таки их жалко, потому и пояс не ременный, а лыковый. Лыковым выпорешь, так не больно, а сыромятным ремнём и покалечить можно.

Вышел на вольный воздух, потянул носом, беря след. Рысистой побежкой двинулся вдогон. А беглянки и не скрывались, и следы не путали, шли себе гуляючи бережком, словно не диким местом идут, а вдоль родной деревни. По диким местам так не ходят, здешними дорожками и зверь не всякий проберётся, а только невиданный.

Эка неудача — утро проспал! Хватился бы раньше, давно бы догнал обеих и гнал бы сейчас к дому, помахивая для пущего страху лубяным кнутиком. Тшши припустил галопом, да вдруг остановился, словно хвостом по голове ударенный. След, только что отлично видимый, исчез.

Тшши поглядел с прищуром, колдовским взором, и застонал, увидав, что пришёл слишком поздно. Старушка с девочкой, сами того не заметив, ступили на тропалку, которой простому человеку ходить не можно.

Ой, бабы-дуры! Ну, сказали бы по-хорошему, что охота им из дома сбежать, так разве Тшши не понял бы?.. Да он бы сам показал кружную дорожку, где с беглянками ничего бы не случилось плохого. По кружной дорожке, сколько ни бегай, назад вернёшься, там пусть и сбегали бы в своё удовольствие. Им приятно, и мне спокойно. Так нет, им на тропалку понадобилось.

Для Тшши дорог непроходных нет, он и по тропалке пройтись может, только что оттуда домой притащит? Две пары лапотков да алый бант — всего поминовения по беглым хозяюшкам.

Тшши встряхнулся по-собачьи и понуро побрёл к дому.

На задворках распахнул дверь закутка, чтобы духу бабьего в доме не осталось. Но и без того видел, что нет беглянок нигде, ни живыми, ни мёртвыми. А не шути с тропалкой, не балуй. Это не сказка, где счастливый конец завсегда обещан. Тут всё по-настоящему.

Тшши зашёл в избу, сел на хозяйскую лавку, крикнул на пробу:

— Бабы, жрать хочу!

Никто не ответил — некому отвечать. И в доме, ещё не выстывшем, ощутимо запахло грязной берлогой.

Без бабы на хозяйстве никуда. Значит, надо новую девку затворять, а покуда перебиваться по-сиротски, горьким куском.

Только легко сказать — вторую кряду девку затеять. Это не репу на огороде выращивать. Кадушки толковой нет, прежняя, как всегда бывает, истлела, скоро в труху рассыплется, а совсем новая не годится, от неё не жилом пахнет, а лесом. И закваски осталось всего-ничего, одно погляденье. С таким запасом не девку творить, а мышей пугать.

Однако делать нечего, от охов да стонов проку ещё меньше.

Всей пригодной посуды в доме осталась помойная лохань. Мучил её Тшши, как только умел. Мыл и полоскал, выскоблил добела изнутри и снаружи, шпарил в кипятке с можжевеловой хвоёй, но не мог избавиться от тончайшего помойного смрада.