Фантастика 1966. Выпуск 2 - [46]

— Наверное, им не понравилось, что мы укрыли Смутьяна от погони.

— Бедняга Смутьян!..

— Да. Ему не следовало так много летать, это требует большой затраты энергии, и его заряд быстро иссяк. Он был вынужден идти к энергораспределительному столбику заряжаться, и тут его подкараулили гладкие и ткнули в пряжку разрядником.

— Вначале я думал, что жезлы у них просто символ власти. Хорошо, что вы догадались, что это разрядники. Иначе я до сих пор висел бы там, в инкубаторе.

— Я думаю о другом, Сергей Сергеич… Я был не прав, когда, помните, говорил, что это примитивные существа, полуобезьяны…

— Рад, что вы переменили мнение.

— Они не вызывают у меня никакой симпатии, но признаю, что контакт с ними был бы очень полезен. Чисто с технической точки зрения. Система их энергетики потрясающе удобна и рациональна… Но вы начали что-то о композиторах, Сергей Сергеич.

— Понимаете, мне пришло в голову, что композиторы коллективно создают симфонию запахов. А потом ее нюхает синклит гладких. Проверяет, что ли, качество симфонии, перед тем как разрешить массовое исполнение. Но дело не только в этом. У них в инкубаторе обработка яиц явно дифференцирована.

— Но что это значит?

— Я имею в виду заранее заданные качества. Яйца облучаются по-разному, проходят различный путь, и таким образом будущих аборигенов заранее профилируют по профессиям. Заготовляют, допустим, резчиков или как еще назвать тех, кто делает корытца. Или композиторов, вероятно, с желательным уклоном. Или астрономов…

— Ну уж нет, астрономы, как я понял, у них не в чести. Тот мохнатый, что показывал мне звездную карту, ужасно боялся, что начальство узнает. Любителей астрономии, видно, немного, и занимаются они ею тайком. Недозволенная наука.

— Вы думаете, у них не в почете вообще ученые или только астрономы?

— Кто их знает? По-моему, им нужны только эксплуатационники. Обслуживающий персонал. Ну, может, еще композиторы — для развлечения. А ученые — народ беспокойный.

— Алеша, вы заметили, что некоторые яйца в инкубаторе снабжены индивидуальными облучателями? Это, надо полагать, яйца короткошерстных. За ними специальный уход. Если хотите, у них тщательно выверенная система пополнения правящего класса. Что вы на это скажете?

— Мне, Сергей Сергеич, в инкубаторе было не до яиц. Да и вообще я слабоват в социологии. Знаю, что были когда-то дворяне и дворовые, тред-юнионы, губернские секретари…

— Все это не то… Не то… В таких экспедициях, как наша, Просто необходим социолог, вот что я вам скажу.

“Мы к родной прилетаем земле…”

Животное погибало. Резницкий не спускал его с рук, непрерывно поглаживал по шелковистой шерсти, пытаясь поддерживать статический заряд. Бортинженер Рандольф помещал животное во все доступные в корабельных условиях комбинации полей. Ничего не помогало, и Резницкий был расстроен, даже заметно осунулся от огорчения.

— Что поделаешь, Сергей Сергеич, — утешал Новиков, — эта тварь, простите — кошечка, может жить только в сильном тау-поле при интенсивном поглаживании. Я и то удивляюсь, что оно протянуло так долго.

— Не стоит огорчаться, — поддержал его Рандольф. — Зверек, по правде говоря, пустяковый.

— Правильно, — сказал Новиков. — Ну что за животное — для развлечения. Какой от него толк?

Они стояли в крохотной лаборатории Резницкого, сочувственно вздыхая. При этом Рандольф думал, что Резницкий неэкономно расходует энергию на освещение и обогрев вивария, но высказать это вслух не решался.

— Все равно вы собирались его анатомировать, — мягко убеждал Новиков. — Где тут ваш ножичек?

— Были бы у него ноги, — басил Рандольф, — а то все время на руках таскать… мало радости.

Резницкий удрученно молчал.

В лабораторию заглянул Прошин.

— Ну как? — спросил он шепотом.

Новиков состроил жалостливую гримасу и пожал плечами. Резницкий погладил животное в последний раз, положил на столик и выдвинул ящик с анатомическими инструментами.

— Давайте-ка, Сергей Сергеевич, сперва пообедаем, — сказал Прошин.

— Обедайте без меня. — Резницкий принялся натягивать перчатки.

Наступило долгое молчание. Трое стояли над Резницким, дышали ему в затылок, смотрели, как он орудует инструментом.

— Ничего похожего… — пробормотал биофизик, осторожно перебирая лиловые внутренности. — Так я и думал… так я и думал. Здесь совершенно другое… Вот эта штука, надо полагать, и есть орган, трансформирующий тау-энергию в биохимическую.

— Вот эти колечки? — заинтересовался Новиков, нагибаясь над столом.

— Только без руки, — сказал Резницкий.

— Сергей Сергеич, дайте посмотреть под бинокуляром. Очень прошу.

— Всё-таки не следует пренебрегать обедом, — сказал Прошин, но никто ему не ответил.

Биофизик, штурман и бортинженер по очереди прилипали к окулярам и спорили,

— На редкость сложная схема, — говорил он.

— Наоборот, простая, — басил Рандольф. — Принцип потрясающе прост, если рассматривать эти колечки как многослойные аккумуляторы.

— Вот он, вот образчик примитивного техницизма! — патетически восклицал Резницкий. — Да вы же ничего не смыслите в тончайшем химизме превращений. Как же можно…

— Можно! — утверждал Новиков, горячо блестя глазами. — Этот организм можно моделировать, и мы получим великолепный преобразователь тау-энергии. Нет, вы представьте себе, товарищи, это же будет революция в энергетике! Загребать из космоса сколько угодно неисчерпаемой энергии!