Фантастика 1965. Выпуск 3 - [9]

Человек неловко пожал плечами.

– Подожди, твой бесколесный транспорт тоже принесет тебе…

– Так это когда еще будет, - улыбнулся президент с кокетством ученого, знающего себе цену. - Улита едет. А Зверь готовый, уже сделанный.

– Дело ведь не в Звере, - негромко сказал Человек, разглядывая клетки пледа на своих коленях.

– А в чем?

– Дело в расширении возможностей.

– Человека?

– Да, если хочешь. Людей, человечества… Человечество множится, мужает, накапливает энергию. Надо завоевать ему новые возможности, новые миры. Изменение климата пустынь, северных пространств. Обживаиие горных вершин. Освоение глубин океана. Выведение колоний на другие планеты…

– И вот еще вклад: подземное царство.

Президент махнул рукой.

– Сказки! Ты же у нас известный сказочник.

– Что ж, пусть сказки. Сказки сбываются. Вспомни сапоги-быстроходы, летающий ковер, Дедала… Нет, ты представляешь, какой это резерв: чрево земли? Все построения Мальтуса и мальтузианцев летят к чертовой… - Он закашлялся. - Ох, эта простуда:… Никак не избавлюсь. Подай-ка, пожалуйста, вон тот шкалик. - Он накапал капли и выпил. - Так вот…

– Нужны ли человечеству новые возможности, - весело спросил президент, - когда оно и старых не может толком осилить?

Он любил подразнить Человека, разбудить, как он шутливо говорил, в Человеке зверя.

– Нужны! - Человек упрямо нагнул свой широкий лоб. - Возьми продление жизни. Есть некто, ему стукнуло 250 лет. Он умнее любого из нас. Прочитал в четыре раза больше, прожил четыре жизни. Каким он видит мир, как может нарисовать его, описать словом? До какого додумается уравнения за эти долгие 250 лет, до какой технической идеи? Мы этого не знаем, такого еще не было. Нельзя даже предвидеть. Новые невиданные материки сознания… неоткрытые континенты духа…

– Хотел бы я дожить до 250 лет, - прищурился президент. - И чтобы каждые десять лет разводиться и жениться на молоденькой. Невиданные возможности! А сколько вкусной еды можно поглотить за 250 лет…

Человек вдруг рассмеялся как-то совсем по-детски, бесхитростно.

– Ты все тот же, Жадина-говядина, - он назвал его школьным прозвищем.

– И ты все тот же…

Они в общем неплохо относились друг к другу, эти два человека, такие разные, непохожие. Редко с кем Человек разговаривал так охотно и многословно, как с президентом.

– Слава богу, засмеялся, - сказал, отдуваясь, президент. - А я уж думал, ты совсем разучился улыбаться. Вошел, смотрю на тебя: скулы торчат, глаза трагические. С чего бы это?

– С чего? Читаю газеты. - Человек похлопал правой рукой по газетным листам, разбросанным в беспорядке поверх клетчатого пледа. - Не радуют.

– Ты о забастовке?

В городе уж третью неделю бастовали работники порта.

Они протестовали против снижения заработной платы.

– Забастовка что… Такие бывали и раньше. А ты читал в вечернем выпуске обращение первого министра?

Президент не успел еще прочитать.

– Уговаривает. А потом угрожает… Хочет вообще запретить забастовки, стачки. Ввести в действие чрезвычайный закон 1873 года.

– Та-ак. - Президент поднял брови. - Но ведь этот закон никогда не применялся. И потом… он рассчитан на период войны. Опасной изнурительной войны. Может быть введен в действие только вместе с лозунгом “Отечество в опасНОСТИ”.

– Захочет - введет без всякой войны. - Человек поднял глаза на президента. - Ты понимаешь, куда оно идет?

– Да. Я понял еще тогда, у меня на обеде… И как же он их уговаривает быть посмирнее, докеров? Как все это формулируется?

– О, очень изящно. - Человек зашуршал газетными листами. - В обращении к забастовщикам премьер говорит: “Человек смертен. И ему добиваться здесь, на земле, иных, лучших условий существования так же странно, как пленнику ковырять гвоздем толстую каменную ограду, когда открыты ворота”. - Он стиснул широкие челюсти. - Так-то вот, президент. А ты говоришь - Чиппендейл.

Президент повернулся так резко, что застонали пружины кресла, обнимающего его дородное тело.

– Слушай! Давай говорить, как мужчина с мужчиной. И я бы тоже предпочел жить в более свободных и нормальных условиях, в лучше организованном обществе. Но мир не управляется нашими желаниями, он такой, какой он есть. Что ты мне прикажешь делать? Идти на баррикады? А где они? Клеить листовки, написанные от руки, которые прочтут три с половиной идиота? Я погибну зазря, только и всего. Где я принесу больше пользы? В науке. Где ты принесешь больше пользы? В науке. Сгнили в Кайенне тысячи французских революционеров, и мы позабыли их имена. Но живет теорема Карно.

– Лазар Карно, я знаю, - сказал Человек, откидываясь на подушки. - Исчисление бесконечно малых… начало современного анализа…

– Вот видишь. А кто помнит, что этот самый Лазар Карно был членом Конвента, членом Директории, голосовал за казнь Людовика XVI и против тирании Наполеона? Что от этого изменилось? Просто Карно провел большую часть жизни в изгнании. Ей-богу, на это мог пойти и менее благородный человеческий материал.

– Изгнание - это страшно. - Человек потер лоб. - Это, может быть, даже страшнее смерти.

– Ты меня попрекаешь Чиппендейлом, другие - садом, бассейном с черными лебедями. Да, я люблю комфорт. А что, кому-нибудь будет легче, если я этим пожертвую? Мир станет хоть на грош лучше? Наступит народовластие, золотой век Перикла, общее довольство? Если это так, я своими руками передушу лебедей.