Фантастический Калейдоскоп: Ктулху фхтагн! Том I - [47]

Но от Марса держитесь подальше.

Подальше, подальше…

Чёрт, мысли путаются. Я бы предпочла писать по старинке, в текстовом документе, но у меня нет компьютера. А нейроимплант фиксирует всё, что приходит мне в голову.

Держитесь подальше. Не прилетайте. Никогда.

Вот второе разочарование – небо не красное. Оно голубое, совсем как на Земле. Но ветер здесь дует сильнее горных бурь. Он холоднее шторма в Ледовитом Океане и кошмарнее завываний на Озере Скелетов.

Марс сухой. Безжизненный. Но эти безжизненность и пустота не идут ни в какое сравнение с тем, что я увидела в Лабиринте Ночи, который таиться в глубинах Марса.

Я прилетела сюда колонисткой. Как и многие, убежала на самый дальний человеческий форпост. Земля превратилась в сплошной цифровой ГУЛАГ. Ни тайн, ни секретов. Что бы ни подумал, что бы ни сделал, тебя найдут по цифровому следу. Человек стал машиной, а машина – человеком.

Но Марс, Марс – это свобода.

Не могу собраться с мыслями…

Это всё оно, оно не даёт мне сосредоточиться. Оно в моём сознании, грызёт мозг как жук-короед…

Рейнджеры рассказывали разное. О циклопических костях в кратере Эберсвальде. О тенях несуществующих пирамид на равнине Исиды. Люди шептались о пугающем эхо в Лабиринте Ночи и о криках, что раздавались словно изнутри планеты.

Я отнеслась к этому со скептическим пониманием. В конце концов, люди в марсианской колонии – социальная группа, сообщество и, с недавних пор, прото-этнос. Свой язык, своя культура. Свои легенды и свои страшилки в неверном свете энергосберегающих ламп.

И запреты, куда же без них. Их обрушивали на новоприбывших как средневековые табу – нельзя приближаться к Олимпу. Нельзя вставать в тень невидимых пирамид Офир Хазмы. Если слышишь крик о помощи из черноты Лабиринта Ночи, не подавай руки и не играй в спасателя. Иначе произойдёт то, что невозможно описать и вообразить.

Сколько же прошло времени? Мой нейроимплант барахлит. Как давно я здесь… Земной день? Марсианский сол? Неделя? Месяц? Всю жизнь?

Конечно, я не собиралась нарушать табу. Ни один человек в здравом уме и близко не подойдёт к Олимпу – мёртвому вулкану на нагорье Тарсис. И если уж ты стал свидетелем необъяснимого явления, то к чему рисковать? Что касалось криков о помощи, то по одному колонисты в каньоны не ходили.

Опять эти крики из глубины. Чуждые звуки, каждая волна которых омерзительна человеческому уху.

Я приняла решение уважать суеверия, какими бы они ни были. Лишь высказала желание снарядить вылазку, если не к самому Лабиринту Ночи, то хотя бы к каньонам Офир Хазмы, что простирались на триста километров к востоку от горы Олимп. Ведь на них, как я поняла, запрет не распространялся.

– Мы-то не против, – сказал Анджей Ким, неофициальный глава поселения, – но жители Чан Ю этого не позволят.

Это было странно, ведь всё, что лежало за пределами марсианских городов, относилось к закону о нейтральных водах. На них не распространялось право собственности. Ни частной, ни корпоративной, ни, упаси боже, государственной.

– Так-то оно так, – ответил Анджей. – Но Земля далеко, а Чан Ю в сотне километров. И, – он помолчал, – они как-то наладили поставку огнестрела.

Иными словами, подытожил Анджей, у каждого из трёх поселений, двух корпоративных и одного государственного, Чан Ю, было что скрывать от земного начальства, общественности, порабощённой цифровизацией, и друг от друга. Никто не лез в чужие дела. И если Чаньцы решили, что к Офир Хазме нельзя приближаться, то так тому и быть.

Впрочем, меня терзало любопытство. Я человек не военный, в космонавтику попала через гражданскую авиацию. Но я привыкла повиноваться приказам. И дело тут не в отказе от личности (значение которой переоценено), а в том, что ты никогда не знаешь общей картины. И, даже если понимаешь, как лучше, ты можешь недооценить интуицию вышестоящих властей.

Но Анджей Ким не был мне начальником. А жители Чан Ю не были товарищами по центру управлениями полётов.

Я не планировала нарушать покой соседей или провоцировать конфликт среди марсианской пыли. Моей целью было лишь добраться до Лабиринта Ночи.

Было ли это придурью – внезапным интуитивным порывом? Когда сознание зацикливается и не успокаивается, пока не получит желаемое? Или же, ступив на поверхность Марса, я была обречена спуститься в Лабиринт?

Я чувствую, я чувствую, что оно здесь. Внизу, сверху, внутри, снаружи, справа, слева. И в тех направлениях пространства, для которых нет слов в языке трёхмерных созданий.

Как бы в марсианском городе не уважали личное пространство, в маленькой коммуне невозможно хранить секреты. Меня отговаривали, запугивали. А однажды вечером я обнаружила себя зажатой в узком коридоре с электрошокером у горла. Попытки отбиться были тщетны.

– Люди пропадают на Марсе, Ирма. То один, то другой. Кто-то заблудится в буре, кто-то сорвётся в бездну, изучая кратеры. И до ближайшего следователя четыреста миллионов километров.

Не буду скрывать, я впервые испугалась за свою жизнь. Живя на Земле, я привыкла, что всевидящее око коллективного разума лишило приватности не только простых обывателей, но и преступников. Здесь же, в полугоде полёта от Земли, воцарился Дикий Запад – территория беззакония.