Фантастические повести и рассказы - [37]

— Ты одна? — спросил я, подходя к очагу. Она нагнулась над огнем, сдвинула крышку с одного из котелков и помешала варево. Ответила не сразу:

— Нет. Ребятишки где-то бегают.

— Здоровы?

— А чего им сделается? Облако-то на юг ушло. Ты садись вон на бревно, тебя же ветром шатает.

Я сел, снял защитный шлем и положил его на землю у ног. Наверное, я действительно неважно выглядел — за трое суток с дезактивантом я потерял килограммов пятнадцать, а это тяжело даже для здорового. Но зато я был жив.

— Так и жили все время?

— Так и жили. Куда нам деваться-то? Как дом пожгли, мы сюда вот перебрались. Не так уж и плохо.

— Кто-нибудь заходит?

— Как рвануло — ты первый. Раньше-то заходили, а теперь, похоже, вообще никого не осталось. Связь молчит.

Связь молчала и у меня на Станции. Со спутником, конечно, ничего не случилось, но все ведь было завязано на ретранслятор и коммуникационный центр в поселке. За эти дни никто, видимо, еще не сообразил перестроить аппарату для прямой связи. Да не все и смогли бы это сделать. А ведь это скверно, подумал я в который уже раз, без связи никого не удастся собрать.

Послышались детские голоса, и из-за противоположного угла строения показались двое мальчишек лет трех и пяти. Увидев меня, они замолчали и застыли на месте.

— Ну чего встали? Идите руки мыть, — сказала им Ньяра и обернулась ко мне. — Тебя испугались.

Дети гуськом, постоянно оглядываясь на меня, прошли к двери и скрылись внутри. Тотчас же оттуда послышался их возбужденный громкий шепот.

— А вода откуда? — спросил я.

— Не знаю. Давно ведь строили. Течет из кранов — и хорошо.

— А ты проверяла — может она теперь заражена?

— Чем? И как? Все в доме осталось. Да и все равно другой взять неоткуда.

— А что дальше-то делать думаешь?

— А я ничего об этом не думаю, — она закусила губу, немного помолчала. — О чем тут думать? Если бы не эти вот, — кивнула она в сторону показавшихся из двери ребятишек, — так и вообще незачем было бы думать.

Она отвернулась, наклонилась над костром и безо всякой нужды снова стала помешивать ложкой в котелке. Неудачный она очаг соорудила, да и котелки над ним неудачно висят. На одной палке толстенной, шатаются, снимать неудобно. Надо бы все это подправить, подумал я, но потом спохватился: ни к чему. Бежать отсюда надо, бежать, а не устраивать тут жизнь.

Мы поели — на улице, сидя на бревне перед очагом. Не знаю уж, что она такое приготовила, но было вкусно. И мало. Последние дни, с тех пор, как я ушел со Станции, я питался лишь концентратами да всякими фруктами из садов, и все это мне порядком осточертело. Нормальная горячая похлебка была в самый раз, но я постеснялся попросить добавки, тем более, что варила она без расчета на меня. Потом Ньяра стала мыть посуду, а ребятишки куда-то убежали. Она отнесла все в дом, вышла, села на бревно рядом со мной и разрыдалась.

Не умею я утешать. Да и смысла в этом абсолютно не вижу. Хотя, если честно, потребовалось бы мне сейчас ее успокоить, если бы ну жизнь, что ли, зависела бы от этого — я бы успокоил. И слова бы нашел, вспомнил бы самые нужные, и интонацию, и тембр голоса — все бы подобрал и утешил. Не зря же практическую психологию изучал, в конце-то концов. Но так мне гадко было даже подумать об этом, что я сидел рядом и молчал, как пень. Кто-то из древних сказал, что нет человека, который не совершал бы в жизни мерзких поступков, но тот, кто сможет осознать тяжесть содеянного, посмотреть на себя со стороны, устыдиться и раскаяться, тот, мол, выйдет очищенным, нравственно выросшим и все такое прочее. Может, это и правда. Только до некоторого предела. А за этим пределом уже ни очищения, ни нравственного роста ожидать не приходится, и остается только одно зачерстветь душою, чтобы ничего не чувствовать. Я-то, наверное, предел этот давно превзошел, и возврат уже невозможен, да только мерзко мне в тот день был так, что куда там всем физическим мукам, куда там всем этим последствиям дезактиванта… Действовать, действовать мне надо, нельзя расслабляться и останавливаться, потому что обратной дороги с тех самых пор, как сделан был первый шаг, уже не было, потому что ни тут, ни там нигде уже не будет мне прощения и успокоения, если я расслаблюсь и упущу из рук инициативу.

Но если бы мог я предвидеть эти минуты наедине с Ньярой еще в то время, когда собирался на Сэлх, я ни за что не согласился бы прилететь сюда.

Я сходил через поле за своим оставленным излучателем, туда и обратно прямо по молодым всходам Гла-У, втаптывая их в землю назло верещащему киберу и всему миру заодно. Потом не удержался, разобрал очаг и переложил его получше, так, чтобы удобно было готовить и не мешал бы ветер. Как следует закрепил рогатины по краям. Сделал крючья, на которые вешать котелки, длинный крюк, чтобы их снимать. Ньяра больше не плакала — сидела и молча смотрела, как я работаю. Я уходил внутрь строения — в нем, оказывается, раньше была мастерская — возвращался снова, а она сидела все так же, не шевелясь, и не говорила мне ни слова.

А потом солнце стало клониться к горизонту, и когда тень от ближайших деревьев коснулась стены, она внезапно очнулась, сбросила с себя апатию и встала.