Фантастические повести и рассказы - [36]

Директиву об очистке Сэлха получил не я. На планете действительно оказался резидент, и он имел доступ в Станцию. Я не знаю, кто это был взрыв застал его вне Станции — но я знаю, что он успел связаться с Метрополией и успел получить директиву. Возможно, в момент штурма он оказался в поселке и погиб вместе с остальными. Возможно, он ушел из поселка раньше и остался жив. Возможно, вот сейчас, только что он стоял рядом со мной, говорил на нашем совете, или же он лежит в палатке с ранеными и не может уснуть от боли.

Все теперь возможно, и никому на планете нельзя безоговорочно верить. Потому что директива об очистке Сэлха — это серьезная вещь. Служба Контроля работает эффективно, и у Метрополии хватит сил на то, чтобы выполнить эту директиву, даже если придется ослабить другие участки. Сэлх — слишком малозначительный мир для повстанцев, чтобы был смысл бороться за него. Нас никто не станет защищать. Нас просто уничтожат и через некоторое время вновь откроют планету для колонизации.

«Нас» — потому что я тоже теперь обречен. Даже больше, чем остальные. Потому что я предал Метрополию.

Тот день, двенадцатого эланга, был поворотным днем в истории Сэлха. Возможно, когда-нибудь, если жители планеты сумеют уцелеть, его можно будет принять за начало отсчета новой эры.

Тот день оказался поворотным и в моей судьбе.

Я шел к Станции очень долго, не меньше часа. После первых же шагов дала о себе знать боль в колене, а потом заломило все тело. Защитная форма вещь, конечно, хорошая, но это не скафандр третьей категории. И будь я метров на триста ближе к эпицентру, мне переломало бы взрывной волной все ребра. Будь я ближе еще на сотню метров, и меня не спасло бы уже ничего.

Несколько раз на пути я падал, вставал и снова падал. Лежал несколько минут, потом снова вставал и шел дальше. Потом зарядил дождь, и ветер усилился, и все вокруг было застлано дымом, и некоторое время я даже думал, что потерял направление, но все же крался вперед и вперед, ориентируясь скорее не по виду местности — ничего вокруг узнать было невозможно — а по интуиции. И вышел на тропу, что вела наверх, к Станции. На то, что когда-то было тропой.

Я вполз на четвереньках и так и лег около двери. Но автоматы знали, что надо делать, и через четверть часа дезактивация была завершена и открылась дверь во внутренние помещения. Я не заметил ничего необычного. Я вообще ничего не заметил — мне было не до того. Я кое-как, через силу стянул с себя защитную форму, доплелся до своей койки и свалился на нее. Мне стоило больших усилий тут же не провалиться в небытие, потому что это могло означать смерть. Наощупь я открыл стенную панель у изголовья, нащупал в аптечке дезактивант и налепил его на левое плечо. И только после этого потерял сознание.

Двое суток я был очень болен. Но на третьи сутки сумел встать и шатаясь вышел к главному пульту. Только там я заметил, что на Станции кто-то побывал. Он не оставил никаких следов — ни личных вещей, ни записей в журнале. Он просто вышел на связь с Метрополией и открытым текстом сообщил о конфликте. Через сутки он получил директиву об очистке Сэлха и ушел со Станции.

Он мог быть любым из нас.

Я смог покинуть Станцию через четыре дня — уходить раньше было неразумно. Три дня пробирался лесами к ферме Диайка, где размещался штаб Румбо перед штурмом поселка. И не нашел там никого. Лагерь, в котором жили и обучались те, кто готовился к штурму, оказался пустым. Я не нашел там ничего — ни провизии, ни оружия. Правда, на острове трудно умереть от голода, но мне необходимо было добраться до Континента, поскольку только там я мог рассчитывать на спасение.

Я встретил людей лишь на четвертый день скитаний, на ферме Куалинга. Дом был разрушен, но на другом конце поля стояло небольшое строение из-за которого тянулась вверх струйка дыма. Минуть пять я стоял на опушке, наблюдая за ним, но люди, если они там и были, находились с другой стороны строения. На всякий случай я повесил свое оружие на сук росшего на опушке дерева и не спеша пошел к строению прямо по посадкам Гла-У, инстинктивно стараясь не наступать на молодые растения, хотя теперь в этом не было никакого смысла. Сразу же на другой стороне поля послышалось недовольное верещание кибера-культиватора, но приближаться ко мне он не стал. А из-за угла строения вышла молодая женщина с карабином в руках.

Я узнал ее еще издали. Это была Ньяра, жена Куалинга. Теперь вдова. Она меня тоже узнала и медленно опустила карабин, смотрела, как я иду через поле. Стояла удивительная тишина, только кибер-культиватор заливался вдалеке недовольными трелями и не замолк даже тогда, когда я ступил на ровную землю перед строением.

— Ты бы хоть выключила его, что-ли, — сказал я, подходя к Ньяре.

— Пусть верещит. Все не так тоскливо, — сказала она. Потом спросила: — Ты из поселка?

— Да.

— Ну и что там?

— А там ничего больше нет. Только Станция одна и осталась.

— А чего же ты ушел?

— Долго объяснять. Потом.

— Есть хочешь?

— Да.

— Ну пошли, покормлю.

Она повернулась и скрылась за углом строения. Я пошел следом. На вытоптанной площадке был сооружен очаг из кирпичей, в нем горел костер, над костром висело на палке два котелка.