Фантасмагория смерти - [2]

Кто-то из тех, о ком рассказывается на страницах данного издания, жил для себя, кто-то – для окружающих, кто-то вообще жил просто так. Перефразируя мсье дю Валлона: «Я живу, потому что живу, черт возьми». Кто-то боролся до последнего, кто-то поднял руки и покорно пошел на казнь, кто-то умер своей смертью, но умудрился погубить до этого уйму народа. Жизнь и смерть взаимосвязаны. Жизнь жизни рознь, но то же самое можно сказать и о смерти, но не как о процессе, а как о событии.

Смерть смерти рознь – вот о чем эта книга. И скажут ли о вас словами Наполеона об Андрее Волконском из «Войны и мира»: «Вот прекрасная смерть», – зависит только от вас. Но гораздо лучше, если скажут иначе: «Вот прекрасная жизнь».

Глава 1 Кровавая цена свободы, равенства и братства

Большинство современных исследователей считают истоком Французской революции, в огне которой погибло невероятное количество людей, факт чисто духовного характера. Так, например, английский историк К. Г. Доусон полагает, что сама французская культура XVIII столетия явилась «той открытой дверью, через которую буржуазный дух проникал в закрытый мир католического барокко – сперва в качестве закваски и критики, и новых идей, а в конечном итоге – деструктивным потоком революционного изменения, разрушившим моральные и социальные основы культуры барокко. Неэкономический характер этой культуры делал ее бессильной в противостоянии высокоорганизованной мощи нового торгашеского буржуазного общества. Она последовала по тому же пути, что и эллинистический мир, уступивший высочайшей организации римского империализма». И далее он отмечает самое главное: «Бог более не рассматривался в качестве Небесного Царя и Отца, управляющего своим миром через непрерывное посредничество Своего всевидящего Провидения…» Таким образом, всеобщий отказ от веры в Бога привел Францию к явлению поистине исключительному, когда сдерживаемое до поры в подсознании человека звериное начало, как адское порождение, вырвалось наружу, все сметая на своем пути. Человек уподобился зверю, некогда смирному и послушному, но теперь кровожадному и жестокому до садизма. Все страсти в нем смешались и перепутались. То он был готов рвать на части свою жертву, то вдруг рыдать от жалости к ней же.

Мозг, дошедший до последней точки кипения и разгоряченности, больше уже не мог, как в мирные времена, верно служить рассудку. Им овладевали соображения самого невероятного, фантастического и назойливого характера, превращаясь в своего рода болезнь, название которой – «революционный невроз». А в состоянии невроза, как известно, человек способен на поступки не только безрассудные, но и неизбежные в своем кошмаре, ибо именно к этому предрасполагает кризисное стечение обстоятельств. Даже самые фанатичные из революционеров подчас не могли оправдать изуверов, сеявших смерть на парижских улицах в сентябре 1792 года. Даже Жорес после этих кровавых событий, заставивших буквально онеметь от ужаса всю Европу, отмечал, что «избиение безоружных узников может свидетельствовать лишь о затемнении рассудка и полном притуплении всяких человеческих чувств», подтверждая таким образом глубинную природу совершеннейшего творения природы – зверь с низменными инстинктами.

Вероятно, современному человеку также не стоит оболь-щаться, полагая, будто тонкий лоск цивилизованного общества надежно застрахует его от того варварства, которое он склонен опрометчиво осуждать, читая о диких поступках своих предков. Уж лучше считать кровавые события прошлого следствием массового умопомешательства, ибо инстинкты человека-зверя по-прежнему дремлют в каждом; они готовы пробудиться в любую минуту, выпуская на волю все порождения преисподней и приводя в содрогание стороннего наблюдателя, смотрящего, например, на толпу, находящуюся под воздействием политического или религиозного экстаза – ведь все это явления одного порядка, итог окончательной утраты веры в духовное, высшее предназначение человека. Что же касается массовых преступлений, совершаемых с завидной регулярностью в революционные периоды, то они давно уже стали достоянием истории. К ним следует относиться как к предупреждению и назиданию потомкам, не имеющим права забывать даже самые отвратительные страницы прошлого.

Прелюдия Великой революции. Смерть Людовика XV

Смерть короля, получившего столь прекрасное и трогательное прозвище – Возлюбленный (Bienaime), стала для Франции роковой. Насколько все изменилось в стране за время его правления! За жизнь Людовика XV народ трепетал трижды. Первый раз это произошло в 1744 году, когда король и был назван Бьенэме. В это время шла война за австрийское наследство; французские войска побеждали, когда короля внезапно поразил недуг, казавшийся всем смертельным. Весть о болезни Людовика XV повергла Париж в такой ужас, словно ожидалась эпидемия чумы. Все церкви оглашались стонами и рыданиями прихожан и молебнами о здравии короля. Тогда-то из-за всеобщего народного сочувствия монарх и получил прозвище Возлюбленный. Говорят, он очень ценил это имя: настолько, что ставил его выше всех своих прочих титулов.