Фандом - [107]

Не очень понимая, о чём она говорит, я всё же спросила:

«А в чём был ваш план?»

«Разрушив эшафот, дефов не спасти, дитя моё. Этого мало».

«А как их спасти?»

И она с улыбкой ответила:

«Нет лучше места на земле, чем милый дом, крошка цветок».

В кулаке у меня остался крошечный цветок фиалки.

В то утро я проснулась и ощутила непреодолимое желание написать продолжение любимой книги вместе с Элис. У меня было чувство, что от этого зависит чья-то жизнь или даже будущее всех дефов. Только как следует позавтракав тостами и апельсиновым соком, я убедила себя, что дефы – выдуманные персонажи, не более того.

Сначала я нервничала, представляя, как Элис отреагирует на предложение писать книгу вместе. Она никогда не любила делиться. Но кома изменила и её. Элис стала немного мягче, добрее. Теперь она нередко выходит из дома без макияжа, краснеет, если её хвалят, а несколько дней назад даже пошла на концерт послушать выступление Кейти. Причём пианист-аккомпаниатор был не такой уж и симпатичный. Однако Элис обняла меня тогда и сказала, что это была великолепная идея и ей безумно понравилось.

Не всё у нас шло гладко, но постепенно с моей новой уверенностью и мягкостью Элис мы нашли золотую середину. Кое о чём мы спорили. Например, влюблённая в Уиллоу, Элис уверяла, что только он может быть главным героем, а я не хотела о нём даже упоминать. Не знаю, как так вышло, но с недавних пор этот персонаж меня раздражает. Он такой слабый, эгоистичный – одним словом, неприятный тип. Возможно, последние события научили меня смотреть человеку в душу, а не только восхищаться накачанными мускулами. В конце концов мы договорились сделать главным героем продолжения книги «Танец повешенных» другой персонаж. Кого-нибудь, кто мог бы вырасти, измениться и повернуть историю в правильном направлении. Я сразу же поняла, кто нам нужен. Эш. Тот самый влюблённый щеночек Эш. Потому что всякий щенок когда-нибудь вырастает.

Но об одном персонаже мы никогда не спорили, ни разу.

Двери лифта раздвигаются, и в нос нам ударяет сильный запах лекарств. Мы идём по коридору, читаем таблички на стенах и под потолком, хоть прочли их уже не меньше тысячи раз. Ускорив шаг, подходим к нужной нам палате.

Я медлю у двери, протирая руки антисептиком, и заглядываю в круглое окошко. Нейт лежит на кровати приподняв голову, словно смотрит телевизор или слушает айпод. Мне нравится заглядывать в палату вот так, сквозь маленькое окошко. Нейт будто в другом мире, или я смотрю о нём фильм. Или он плывёт где-то в огромном шаре. Так легче представить, что случиться с ним может всё что угодно. Например, что он может в одночасье выздороветь и вскочить на ноги.

– Готовы? – спрашивает Кейти.

Я открываю дверь в палату. Воздух здесь наполнен жужжанием медицинских аппаратов, писком мониторов, шорохом вентиляторов. Пахнет антисептиком, и волшебства здесь ожидать не приходится. Грубая реальность всё ставит по местам. Нейт лежит в коме. Он спит уже шесть месяцев. И чем дольше Нейт спит, тем эфемернее вероятность того, что он проснётся. К глазам подступают слёзы, а моя чёрная аура вины будто заслоняет льющийся в окно солнечный свет.

Элис усаживается в кресло рядом с кроватью и поглаживает Нейта по руке.

– Привет, детёныш! – говорит она.

Представляю, как Нейт однажды откроет глаза и посоветует ей идти подальше. Ему четырнадцать лет. То есть пару недель назад уже исполнилось пятнадцать. Мы испекли его любимый шоколадный торт и принесли в палату. Я держала торт возле его лица, и по моим щекам струились слёзы.

Кейти подтаскивает мне мягкое кресло, и я сажусь с другой стороны кровати, напротив Элис.

– Дурацкая больничная мебель… – бурчит Кейти.

И я улыбаюсь ей. Милую, заботливую Кейти не изменишь никакой комой.

Привстав, я целую Нейта в лоб. От него немного пахнет потом и детскими влажными салфетками, и я готова поклясться, что золотистые ресницы от моего прикосновения слегка подрагивают.

Помню, как я увидела Нейта таким в первый раз. Когда я очнулась, мне сказали, что Нейт жив, лежит в коме на соседней кровати, но я не поверила. Мне были видны только светлые волосы на затылке мальчика по соседству, и я должна была убедиться, что это именно Нейт. Я была уверена, что Нейт мёртв, ведь он умер у меня на руках.

Как только родители и врачи вышли «поговорить», я выдернула оставшиеся в руках трубки и пошла к брату. Элис и Кейти давили на кнопки вызова медсестёр как сумасшедшие, одновременно крича мне вслед, чтобы я вернулась в постель, пока не свалилась на пол. Но всё-таки я до него дошла.

Нейт был похож на восковую куклу, весь опутанный проводами и трубочками. Однако маленький аппарат у его изголовья исправно пищал, и я собственными глазами увидела, что врачи сказали правду.

Нейт был жив.

Сначала меня окатило волной небывалого облегчения, но вскоре явились горе, ярость, отчаяние. А тогда мне хотелось обнять его, поцеловать, плакать и смеяться одновременно. Я подошла к нему, отбросила одеяло и задрала пижаму. Там, на животе, в самой середине, алел маленький круглый красный шрам. Зажившая огнестрельная рана. Самое странное, я ничуть этому не удивилась. Я взглянула на Элис и Кейти – они тоже не выглядели уливлёнными. Я знаю, мы тогда все подумали об одном: разбудить Нейта, вернуть его в наш мир – моя святая обязанность.