Фанатка - [20]
— Я полагаю, мне пора садиться за работу.
Дина положила назад верхние страницы, однако не вернула на место наручники. Покрутила стальные кольца в руках, позвенела цепочкой.
— Ты разрешишь мне прочитать рукопись? — проговорила она, явно размышляя о чем-то другом.
— Я еще никому ее не давал, — возразил Питер.
— Ну, я-то — не абы кто.
Он замялся, не зная, что на это сказать. Быть может, та хмельная ночь в Мэдисоне и впрямь сделала Дину кем-то особенным? И хочешь не хочешь, а она уже ворвалась в его жизнь и неизбежно ее изменит?
Дина глядела на стол с легкой улыбкой. Позже Питер припомнит, что точно такая же улыбка играла у нее на губах, когда Дина готовилась опуститься перед ним на колени в гостинице.
По крайней мере она была последовательна в своих действиях.
Внезапно Дина защелкнула наручники у себя на запястьях. Прянула от стола, захлопнула дверь кабинета, прислонилась к ней спиной, поднялась на носки, вытянув руки над головой, и накинула цепочку на старый латунный крючок для одежды, который был высоко прибит возле двери.
— Что ты?.. — начал изумленный Питер.
— Мы можем продолжить с того, на чем прервались, пока принтер будет печатать копию для меня, — проговорила она, чуть растягивая слова, слегка задыхаясь — то ли от предвкушения, то ли от того, что висеть у двери на крючке было неудобно.
Питер уставился на нее, пытаясь выбросить из головы дурные мысли. Дина превосходно знала его книгу, отлично помнила склонность Анжелы ко всякого рода оковам. Анжела любила, чтобы ее связывали, поскольку знала, как это действует на мужчин: дает им иллюзию полной власти. А через Анжелу Питер осуществлял свои собственные желания, с которыми ему в жизни не хватило бы духу подгрести к Джулианне.
Сила духа — вот в чем разница между ним и Диной.
Он тряхнул головой и шагнул к ней, подняв палец, словно желая подчеркнуть что-то важное, указать, что некоторым вещам лучше оставаться лишь в воображении. И передумал, не стал говорить. Дина все равно не поймет. Она станет спрашивать: «Почему?» И вместо разумных речей оказалось, что Питер стоит перед Диной, а его поднятый палец скользит вдоль краешка кружев на ее бюстгальтере — узеньком, только-только прикрывающем соски.
Казалось, Дина тает от этого прикосновения.
— И я могу с тобой делать все-все-все? — спросил Питер строчкой из собственного романа.
Дина не отрываясь смотрела ему в глаза, с губ ее сорвался легкий вздох, затем эти губы сложились в соблазнительнейшую из улыбок.
— Уж я не знаю, чего ты делать не можешь, — ответила она — именно так, как он и ожидал.
Его непослушный палец забрался под тонкую ткань бюстгальтера, пробежался по коже, от возбуждения покрытой пупырышками. Сосок у Дины затвердел, и тело ее трепетало.
Питеру пришли на ум все слова, которые он мог бы сказать, все то многое, что он мог бы с ней сделать. Однако он ощутил горький вкус желчи — отвратительный, остро напомнивший обо всем пережитом после Мэдисона.
— Дина, я не могу.
Он поспешно отвернулся, но успел увидеть разочарование и опустошенность в ее лице, когда Дина потянулась вверх, чтобы снять цепочку наручников с крюка.
Опустив руки, она отворила дверь.
— Пойду попробую отстирать кофе, — она выскользнула в коридор, убегая от Питера, из его кабинета, от всей неловкой ситуации, которую сама же и создала, — а то ведь не в чем идти домой.
II
Анжела
Она скребла и терла.
Кожа на пальцах была ободрана, руки — измочалены, вены повылезли. Вены… Разве у нее еще остались вены? И разве по ним течет кровь? Она, Анжела, еще не умерла? Она стояла на коленях — в последнее время всегда на коленях, — склонившись над ванной, яростно оттирая ржавый металл сливного отверстия. Чистила растрепанной зубной щеткой грязь, присохшую мыльную пену, волосы, кровь. Высохшую, запекшуюся кровь, оставшуюся с того дня, когда он последний раз ее избил, изрезал ей тело там, где никто не увидит, но где ей будет больно до вскрика, там, куда все стремятся, — в ее лоно. Кажется, уже весь мир там перебывал.
Сегодня она и ждать не стала, не строила из себя гордую — сразу бросилась мыть и чистить. Таково ее наказание за проступки. Быть может, если он поймет, что она уже сожалеет о сделанном, что она уже раскаялась… и просит прощения, намывая ванну…
«Грязная потаскуха, дура, наркоманка!» Его рев буквально звучал у нее в ушах — настолько врезались ей в мозг его слова, что Анжела начала им верить, начала принимать боль, что приходила с ними.
Но, кроме прощения, она уже ничего не хотела. Растаяли все прочие удовольствия, все ее иные устремления. Исчезли улыбки, умерло чувство, что она — хозяйка своей жизни, не осталось ни семьи, ни денег. Ровным счетом ничего.
И лишь желание жить еще теплилось в ее душе.
Она забыла то время, когда близость с мужчиной доставляла ей удовольствие. Забыла удивительное пьянящее чувство, рожденное десятками тысяч долларов, плотно упакованных в брюшко плюшевого медвежонка.
Все исчезло.
И пьянящее чувство умерло навсегда.
А вместо него пришел шорох зубной щетки, которой Анжела отмывала застарелую грязь, да запах чистящего средства.
И еще — цепенящий страх, который вечно тянулся вслед за вопросом: «Как я сюда угодила?»
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.