Фан-клуб - [25]

Выдав этот монолог, Бруннер почувствовал себя, словно воздушный шар, из которого выпустили весь гелий. Опустошенный, он съежился на скамье.

— И не говорите, друг мой, — поддержал Шивли, довольный подтверждением своих тезисов экспертом. — Точь-в-точь как я говорил вам.

— Что ж, никто этого не отрицает, — заметил Йост. Он задумчиво помассировал свою румяную щеку. — Хотя я всегда полагал, что у любого есть шанс добиться успеха, если он упрется как следует… То есть, я знаю многих шишек, которые не родились богатыми. Черт побери, я тоже не родился богатым, но почти добился успеха. После того как меня выбрали во вторую Всеамериканскую футбольную команду на выпускной год в Калифорнии, для меня открылись все двери. Кое для кого я был тогда немалой величиной.

— Так почему же сейчас вы не величина? — спросил Шивли. — Что случилось по пути в банк?

Йост казался смущенным.

— Даже и не знаю, в чем тут дело. Видно, нужно ковать железо пока горячо, а я не ударил по нему достаточно быстро и сильно. Потому что время идет и люди забывают, кто ты такой и что ты сделал. Затем появляются новые выскочки со свеженькой репутацией и глядишь — тебя уже забыли, будто старую шляпу. Молодые, из тех кого я вербую в клиенты, даже никогда не слышали обо мне. Очень печально, по-моему. Я мог бы рассказать вам, что приключилось со мной несколько часов назад, но полагаю, что не должен этого делать, потому что это смущает меня и выставляет дураком.

В эту минуту впервые заговорил Адам, до этого слушающий и попивающий вино. — Можете довериться нам, мистер Йост, — мягко сказал он. — Думаю, все мы понимаем, что все, что мы говорим друг другу, должно остаться строго между нами.

— Ага, — подтвердил Шивли.

Запинаясь и не сводя глаз со своего виски, Говард Йост поделился своими переживаниями, сбросив маску благополучного и удачливого человека и рассказав о визите в дом Ливингстонов, о том, как к нему отнеслась засранка Гейл, и о том, как он не нашел поддержки в собственном доме.

— Именно то, что я стараюсь пояснить, — заключил Шивли.

— Заметьте, я не ругаю свою жену, — торопливо добавил Йост. — Она не виновата в моих неудачах. То есть, у нее хватает своих проблем. Дело в том, что в жизни наступает миг, когда ты не можешь отступить в угол и тебе некуда повернуться, чтобы удрать из-под механического пресса.

Мэлон понимающе кивнул и спокойно заметил:

— Большинство мужчин ведут жизнь, наполненную тихим отчаянием. Это не мои слова. Я заимствовал их у Торо[1].

Казалось, Бруннер пробудился от спячки.

— Да, Торо заметил верно. Во всяком случае, так или иначе, это относится к каждому из нас. Вы упомянули о вашем супружестве, мистер Йост. Вероятно, я самый старший из присутствующих — мне будет пятьдесят три — и, по-видимому, я женат дольше всех вас. При этом мой брак в основном удачен. Глядя на подруг других мужчин, я всегда думаю, что мне очень повезло. И все же я частенько задумываюсь над тем, был ли мужчина создан для моногамии? Все волнения и открытия первых лет брака неизбежно вянут с течением времени. Партнеры слишком привыкают друг к другу, страсть отступает, и их отношения все в большей степени начинают походить на отношения брата с сестрой или на что-то в этом роде. А если к этому добавить надоевшую и опостылевшую работу с маленькой надеждой на улучшение, то мужчина становится все более разочарованным и деморализованным. Ему почти не остается выбора. У него нет возможности разнообразить свою жизнь. Он лишен надежды, и это приводит в отчаяние…

Шивли казался озадаченным:

— Знаешь, Лео, если позволишь называть тебя по имени, я никогда не был женат и не слишком разбираюсь в этих тонкостях. Но я не понимаю, почему бы тебе не перехватывать время от времени кусочек на стороне. Просто для разнообразия, чтобы веселее жилось. Многие женатые ребята из тех, кого я знаю, так и делают.

Бруннер пожал плечами:

— Это не для каждого, Кайл. Мы не похожи по характеру и не одинаково привлекательны для женщин. Мне, например, очень трудно обманывать. Возможно, не позволяет совесть.

— Хочешь сказать, ты ни единого разочка не обманул свою старушку? — осклабился Шивли.

Бруннер поднял салфетку и помедлил с ответом. Наконец, он отложил ее в сторону и заговорил:

— Что ж, поскольку мы говорим откровенно, я… я дважды изменял Тельме, за все время нашего брака. В первый раз, в общем-то, это получилось случайно и моей вины здесь не было. Лет десять назад у меня была симпатичная молоденькая секретарша и как-то мы работали допоздна. Это было в сезон сбора налогов и нагрузка в такое время громадная. Мы кончили за полночь и она сказала: «Уже начался завтрашний день и сегодня мой день рождения. Я захватила бутылку. Надеюсь, вы отпразднуете его со мной». И так, мы выпили. Боюсь, я здорово напился. Я только помню, что мы очутились на кушетке и ее… платье было задрано и я делал это с ней. Это было невероятно. Все произошло лишь один раз, и вскоре она ушла от меня на более высокооплачиваемую работу.

Бруннер смолк и, вспыхнув, поглядел на остальных.

— Кажется, это звучит не слишком убедительно. Второй случай произошел в прошлом году — в общем, я наткнулся на одну из этих ужасно бесстыдных газет. Вы знаете, о чем я говорю?