Фамильный узел - [5]

Альдо, пожалуйста, не надо играть словами, я уже на пределе, я в последний раз пытаюсь достучаться до тебя. Глупо сожалеть о прошлом, но тратить силы на поиски какого-то нового начала — тоже глупо. Если ты ждешь перемен, у тебя только один выход: искать решение вчетвером, со мной, Сандро и Анной. Мы должны вместе сделать шаг вперед. Посмотри на меня, посмотри, пожалуйста, и вглядись хорошенько. Я не жалею ни о чем. Я пробую подняться по этим твоим чертовым ступенькам своей собственной походкой, и я хочу двигаться вперед. Но если ты не дашь мне и моим детям ни единого шанса, я пойду в суд и буду просить, чтобы опеку над детьми доверили исключительно мне.

7

Ну вот, наконец-то ты совершил хоть какой-то поступок. Ты бровью не повел, когда получил копию решения суда, пальцем не пошевелил, чтобы вернуть себе отцовские права, о которых так много разглагольствовал. Ты согласился на то, чтобы я одна взяла на себя заботу о детях, ты словно бы забыл о том, что они могут нуждаться в тебе. Все их проблемы ты переложил на меня, официально отделив их жизнь от своей собственной. А поскольку молчание — знак согласия, то воспитание несовершеннолетних теперь доверено мне. Решение суда подлежит немедленному исполнению. Браво! Я безмерно горжусь тем, что когда-то тебя любила.

8

Я убила себя. Знаю, мне следовало написать «пыталась убить себя», но это не соответствует правде. Внутри я мертвая. Думаешь, я сделала это, чтобы заставить тебя вернуться? Ты так думаешь, и потому даже в этих обстоятельствах поостерегся зайти в больницу хотя бы на пять минут? Боялся попасть в ситуацию, из которой не смог бы потом найти выход? Или не хотел видеть с близкого расстояния то, что натворил?

Боже мой, значит, ты и вправду слабый, запутавшийся человек, черствый и легкомысленный, полная противоположность той личности, за которую я принимала тебя целых двенадцать лет. Тебе нет дела до людей, до того, как они меняются, как развиваются. Ты их просто используешь. Ты терпишь их присутствие только тогда, когда они возносят тебя на пьедестал. Ты привязываешься к людям только при условии, что они признают твое превосходство и соглашаются предоставить тебе достойную тебя роль, только при условии, что, расхваливая тебя, они будут закрывать глаза на то, что на самом деле ты пуст, и знаешь это, и тебе страшно. Но каждый раз, когда эта система не срабатывает, каждый раз, когда люди пытаются стать независимыми и реализоваться, ты уничтожаешь их и идешь дальше. Ты никогда не останавливаешься, тебе постоянно надо быть в центре событий. Потому что тебе хочется быть современным человеком — так ты это объясняешь. И называешь этот свой психоз «увлеченностью». Да, конечно, ты увлечен, увлечен и вовлечен — даже чересчур. Но при этом ты ничего не можешь придумать сам, идеи и слова заимствуешь из знаменитых книг, а потом просто озвучиваешь, во всем следуешь условностям и тенденциям, установленным авторитетными людьми, в компанию которых рассчитываешь втиснуться в ближайшее время. Ты никогда не был самим собой, а если и был, то вряд ли даже понимал, что это значит. Ты умел только одно: хвататься за случай. В Риме тебе подвернулась возможность занять место преподавателя-стажера в университете, и ты ее занял. Став преподавателем, ты использовал в своих целях студенческое протестное движение и занялся политикой. Я считалась твоей невестой, и, когда умерла твоя мать, державшая тебя на коротком поводке, ты женился на мне. Ты произвел на свет двоих детей, но лишь потому, что, будучи мужем, полагал необходимым стать заодно и отцом. Тебе попалась юная, чистая девушка, и, во имя сексуальной свободы и борьбы с институтом семьи, ты сделал ее своей любовницей. Можешь сколько угодно продолжать в том же духе: все равно ты никогда не станешь тем, кем хочешь быть, а навсегда останешься тем, кто из тебя получился.

В течение всего этого ужасного периода нашей жизни, этих трех мучительных лет, я пыталась помочь тебе. День и ночь ломала голову, ища выход, заставляя тебя делать то же самое. Но ты этого не заметил. Ты слушал меня вполуха. Думаю, ты даже не читал мои письма. В то время как я соглашалась с тобой, что семья действует угнетающе, что роли, которые она нам навязывает, подавляют нашу индивидуальность, в то время как я предпринимала сверхчеловеческие усилия, чтобы вникнуть в суть дела, и становилась другой, менялась во всем, вырастала над собой, ты даже не замечал этого, а когда замечал, тебе становилось противно, и ты устранялся, ты уничтожал меня случайным словом, рассеянным взглядом, небрежным жестом. Самоубийство, милый мой, было лишь подтверждением свершившегося факта. Ты уже давно убил меня, и не как «жену», то есть исполнительницу соответствующей роли, а как человека, находившегося на высшей точке самореализации, на максимуме открытости всему новому. То, что я выжила, то есть официально считаюсь живой, можно назвать счастливым исходом не для меня — куда там! — а для моих детей. Твое отсутствие, твое равнодушие даже в такой тяжелый момент доказали мне, что, если бы я умерла, ты спокойно пошел бы своей дорогой.