Фамильные ценности, или Возврату не подлежит - [22]
Нет, она не возражала, конечно, даже должность ему при салоне «Аркадия Привалова» придумала – заместитель по PR. Но ей, воспитанной в советских традициях, всякие такие штуки казались… ну не глупостью, но… пустяками, в общем чем-то вроде мыльных пузырей. Вроде и блестят, и переливаются, а на деле – пшик. Ведь жалко же на такое время тратить, правда? Красота есть красота, чего тут привлекать, чего рекламировать, какие такие паблик рилейшен и кампании по продвижению? И так ясно: вот это – красота, а вон то – не очень. Салон у нее в самом центре – это да, это правильно, как иначе. Но чего ж еще?
Но в то же время… Что-то такое в этих Балькиных «технологиях привлечения» было, ох, было. И способности к этому делу у него явно есть, одобрительно подумала Аркадия Васильевна. Вон какую витрину – голографическую! – для салона придумал. Чтоб ювелирные гарнитуры «живьем» показывать. Ей самой, привыкшей к скучной советской «ящичной» выкладке, такое в голову бы никогда не пришло. Слева от входа (Балька почему-то очень настаивал на «слева», вроде бы как в движении человеческих глаз есть какие-то там закономерности) теперь стоит эдакая стеклянная колонна. Просто стеклянный столб, внутри пустой. И «кнопочки» на панели управления. Если кнопочки понажимать, в стеклянной пустоте возникают – нет, не фотографии, а как будто самые настоящие девушки-модели. Некоторые в рост, но в основном – плечи и голова, как цветок на стройном стебле. Ну и рука еще шаловливо губ касается, демонстрируя браслеты и кольца. Гарнитуры ювелирные всегда же на бархатном планшете выставляли, да? А тут – «живые» девушки. В диадемах, ожерельях, серьгах, кольцах и так далее – в зависимости от того, какой гарнитур демонстрируется.
И украшения – прав мальчишка оказался – тоже оживают. Уж это Аркадия Васильевна очень хорошо понимала. Как и то, насколько привлекательнее они становятся. Продажи-то после того, как витрину эту установили, и впрямь выросли.
Так что, может, легкомыслие-то Балькино оттого играет, что за «главное» еще не зацепился? Ни в «личной» жизни, ни в жизни вообще? Ну, насчет личной жизни она вроде бы неплохо выдумала, должно сработать. А в остальном… да тоже! Вон глаза-то разгорелись – наследственность, никуда не денешься.
– Вот бы еще какие-то из дедовских работ отыскать и выставить… – задумчиво произнес внук.
Ну да, теперь – пора. Теперь – главное.
– Ты прав. – Аркадия Васильевна выпрямилась в кресле. – Браслет, который ты привык видеть у меня на руке, разумеется, – не единственный образец его работы. Представление о масштабе таланта получить можно, но…
Она выложила на стол пачку – два десятка – фотографий. Все собранные к этому моменту «аркадии». В «сокровищнице» их сохранилось тринадцать. Еще семь были «добыты» за последние десять лет. Кольца, броши, браслеты… Серьги в «русском» стиле – немного напоминающие серию «а ля рюс», что готовил Фаберже к трехсотлетию дома Романовых, – но легче, изящнее. Ожерелье «Морской прибой» без единого синего акцента – серебро, янтарь и малахит. Гарнитур «Незабудки» – белое золото, бирюза и три бледно-желтых топаза. Топазы, что называется, некондиционные: неравномерный цвет, «плавающая» прозрачность. Но в сумме – невероятное изящество, словно пороки камней были задуманы мастером изначально. Из «порочного» же сапфира – брошь «Сад сновидений»: из трещины самоцвета выплескивается филигранное золотое кружево с тонкими перламутровыми вставками. «Незабудками» и «Садом» Аркадия Васильевна особенно гордилась. Собственно, гордилась она всеми собранными за эти годы «аркадиями»: именно ради них в ее салоне с самого открытия работал отдел скупки. Большинство изделий отсюда отправлялось в «антикварную» секцию, но если приносили приваловскую вещь – совсем другое дело, эти шли в «сокровищницу». Это было как возвращение домой. А в случае с «Садом» и «Незабудками» – словно бы вдвойне. Их эскизы Аркадия видела в Тетради, и дотронуться до живого воплощения дедовских мыслей – это было… как там говорила бабушка? Протянуть ниточку меж временами? Да, приблизительно так. Словно сам Аркадий Привалов стоит возле и одобрительно кивает головой.
– Конечно, собрана пока лишь малая часть, но даже сейчас это вполне можно назвать «приваловской коллекцией».
Балька с горящими глазами перебирал фотографии: раскладывал так и эдак, всматривался в каждую, отодвигал в сторону, опять хватал и вглядывался, вглядывался, вглядывался…
– С ума сойти, какая красота! И это все дед? Это ж выставлять надо! Это ж на весь мир прогреметь может…
Аркадия Васильевна наблюдала за восторгами внука с одобрительной улыбкой: все-таки она в нем не ошиблась, он – истинный Привалов.
И, словно отвечая на ее мысли, он вдруг задумчиво протянул:
– Даже жалко, что я не Привалов… Никогда не задумывался об этом, а сейчас вдруг как-то обидно стало.
Фамилия Бальки была Алькин. Нюра, дочь Аркадии, выходя замуж стремительно и словно бы с досады, взяла фамилию мужа. Как будто торопилась отрезать себя от матери. Впрочем, может быть, и не думала она ничего такого, просто традиции приходят и уходят, такая же мода, как и на все остальное: нынче вон все меняют фамилию в браке, вот и Нюра поменяла. «Скоропостижный» муж после развода быстренько исчез с горизонта и… пропал. Аркадия Васильевна некоторое время следила за его жизнью, опасаясь, не предъявит ли папаша права на сына. Но папаша, не сумев приспособиться к «новым» временам, предпочел посвятить себя тому, чтобы с утра до вечера проклинать «эту страну», которая «не ценит», и предаваться воспоминаниям о «светлом» прошлом. Воспоминания, ясное дело, сопровождались возлияниями: сперва в компании таких же «тонко чувствующих и презирающих мир чистогана» приятелей, потом и в одиночку. Воспоминания отставленного супруга и отца становились все бессвязнее, возлияния – все обильнее, и в какой-то момент Аркадия Васильевна потеряла «папашу» из вида. А разыскивать уже не стала – опасности он больше не представлял. Где он сейчас? Небось помер от цирроза или от какого-нибудь стеклоочистителя. Что они там пьют, «презирающие мир чистогана» и «предпочитающие свободу творчества»?
