Фамильное серебро - [18]

Что за веселое время-то было!..

Пятерка у Пояркова

Он не был «человеком в футляре», и Фрунзе, наверное, знал это, иначе бы не настаивал на его, Пояркова, отъезде в Среднюю Азию. Эраст Федорович тотчас включился в работу, возглавил группу левой профессуры, был одним из организаторов здешнего филиала Всесоюзной организации работников науки и техники по содействию социалистическому строительству. В разные годы он вел работу в Президиуме общества биологов-материалистов, в комиссии АН СССР по изучению производительных сил Узбекистана, был участником всесоюзных съездов по шелководству, заседаний ВАСХНИИЛ, мотался но научным командировкам. Два десятка лет он читает лекции студентам Среднеазиатского университета, Среднеазиатского сельхозинститута, в качестве «виднейшего советского специалиста по шелководству» его приглашают для консультаций и чтения лекций в Тбилисский институт шелководства.

Мурат Каюмович Муксинов, декан зоотехнического факультете Киргизского сельскохозяйственного института, получил высшее образование в Ташкенте, в самом конце тридцатых годов. Помнит ли он Пояркова? Эраста Федоровича? Сразу разулыбался, рпецвел, ну как же, прекрасно помнит. Он, Муксинов, видел и слушал многих ученых, но Поярков… Его лекции было нелегко слушать, он говорил хуже, чем писал, и они были настолько насыщенными, уплотненными, что чуть отвлекся, на мгновение подумал о другом — уже не нагонишь, уже ничего не понять. Эрудиция Пояркова поражала. Рассказывая о биологических процессах, он то и дело обращался к высшей математике, касаясь литературы, он сыпал названиями и цитатами на пяти языках. Студенты частенько подсовывали ему иностранные книги: «Эраст Федорович, прочтите!» И он читал. На английском, на итальянском, на немецком… Ну, и, конечно, на французском.

Неимоверно трудно было сдавать ему экзамены. Более тридцати лет прошло, а Муксинов все никак не может забыть, какое выпало однажды счастье — получить пятерку у Пояркова. У Эраста Федоровича одна слабость была — шахматы. Студент готовится или даже отвечает, а Поярков со своим постоянным партнером, Яшей Новиковым, какой-нибудь королевский гамбит разыгрывают. Яша в Плоешти погиб, в 1946 году, его убили выстрелом в спину. А в студенческие годы он славился как шахматист первой категории. Поярков был, однако, достойным партнером. Играет, а сам дополнительные вопросы подбрасывает. И самые неожиданные. Муксинов пятнадцать дней готовился, высох, как щепка, вытащил билет — от сердца отлегло: знаю. «Кишечный сок обладает буферностью…» — «Буферность? — перебивает Поярков. — Кстати, что такое буферность?» Ребята за дверью в панике. Еще бы, экзамен по физиологии, а профессор по физколлоидной химии гонять начинает. И попробуй скажи, что вопрос не по теме, что, дескать, не проходили или проходили, да давно. Он не признавал этого. Муксинов слушал однажды курс физколлоидной химии, так что ответил. Поярков нахмурился, сжал губы, схватил зачетку, с такой силой черканул пером, что брызги полетели, страшно в зачетку смотреть. А посмотрел — пятерка! Вот счастье — у Пояркова пятерку получил!

Поярков всегда так пятерки ставил, словно раздосадован, вот, дескать, выкрутился-таки! Но его сердитости студенты не боялись, знали, что она означает. Бойся, когда Поярков улыбаться начнет. Они так и говорили младшекурсникам: «Увидел, что Эраст Федорович улыбается — все, хватай зачетку и беги — провалился!»

Он был довольно замкнутым человеком, трудно сходился с людьми и многим казалось, что это — от высокомерия. «Эраст Федорович, — по простоте душевной спросил как-то Муксинов своего преподавателя, — что вы так всегда ходите, угрюмый, ни на кого не глядите…» — «Ну, почему, — растерявшись от столь неожиданного вопроса, стал оправдываться Поярков, — думаю просто. Вот пока шел в институт — продумал одну нужную вещь.

Он так и появлялся в аудитории, все еще погруженным в свои размышления, ничего, казалось бы, не замечая вокруг. Но замечая все. «Ну-ка, Мишенька, — говорил ои иногда Муксино-ву, — сделай одолжение, отнеси это домой», — и протягивал какой-нибудь сверток — то ли книги, то ли еще что. Муксинову не раз приходилось выполнять такие поручения. И когда бы он ни пришел, Мария Давыдовна тотчас усаживала за стол, а в кармане непонятно каким образом оказывалась то тройка, то пятерка за труды. Муксинов был из детдома, жил только на стипендию и теперь просто не представляет, как бы смог кончать институт, если б не помощь Эраста Федоровича, незаметная и предельно деликатная: «за труды».

Трешница, свалившаяся с неба в критический для студента момент, конечно, счастье. И все-таки дело не в ней. Даже не в обеде, хотя это очень приятно, в самый грустный, совершенно бесперспективный момент вдруг очутиться за обеденным столом, где тебя накормят отнюдь не постными щами или там пирожками с ливером. Оказаться в доме любимого профессора — вот наслаждение! Сколько книг, какая тишина и сосредоточенность! Когда Эраст Федорович учился в Бордо, его отец, Федор Поярков, писал о сыне академику Анучину: «Для начинающего молодого ученого весьма ценна и дорога поддержка и внимание ученого, уже известного в научном мире, важно их руководительство».