Фальшивый талисман - [10]

Бобренок с Толкуновым поплелись следом.

Возле могилы стояла высокая худая, изможденная женщина.

Председатель понимающе переглянулся с Бобренком, офицеры отошли в сторону, сели на скамейку под кустом сирени и терпеливо дождались конца похорон, хотя Толкунов и поносил сквозь зубы проклятого попа, затягивавшего, с точки зрения капитана, процедуру.

Наконец председатель подвел к ним Настьку. Бобренок предложил ей место на скамейке, но она отказалась сесть, стояла, опершись на лопату с прилипшей землей, и глаза ее тревожно бегали.

— Расскажи, Настя, — ласково, почти нежно начал Гавришкив, — как ты утром Параску выследила…

— А зачем? — спросила Настька. Голос у нее был мужской, почти бас.

— Интересуются люди.

— А что интересного? Параска курва, все знают, что полюбовника завела, который жил с ней, не скрываясь. Может быть, это он и был…

— Может, — согласился председатель. — А ты не заметила, тот фертик, который из сарая в лес подался, не хромал?

— Может, и хромал. — Настька надавила большим солдатским ботинком, облепленным рыжей землей, на лопату, всадила ее в землю. — Только зачем Параске хромой?

— Когда вы видели Параску? — попробовал уточнить Бобренок. — В котором часу?

— А у меня что, часы есть? — Впервые Настька изобразила на лице что-то похожее на улыбку. — Темно еще было, чуть серело.

— Где живет Параска? — спросил Бобренок.

— Вы из Филипповского леса шли? — уточнил председатель. Майор кивнул, и Гавришкив пояснил: — Мимо ее хаты проходили, крайняя, почти в лесу.

Бобренок вспомнил молодицу и то, что она чего-то недоговаривала. Однако зачем ей среди ночи скрытно пробираться в сарай? Если парашютист вышел из Филипповского леса, сразу бы шмыгнул в Параскину хату.

— Вы точно видели, что из сарая на рассвете вышел мужчина? — спросил Бобренок у Насти.

— Не слепая еще. И Параска — сразу назад, в село…

— Ладно, — махнул рукой майор, — спасибо. Только вот что: о нашем разговоре никому, чтоб Параска не узнала.

— Конечно! — зло блеснула глазами Настя, бросила лопату на плечо и зашагала, как заправский землекоп, широко, по-мужски.

— Не верьте, разнесет по селу, как сорока, — заметил Гавришкив. — Болтунья…

Майор поделился с ним своими соображениями: он не мог представить, зачем бегать женщине ночью в сарай, если лучшего места для встречи, как в собственной хате, найти трудно.

Председатель подумал и сказал:

— Все правильно, у этой Параски голова на плечах есть. Мы со Степаном — вон, видите, поехал, — показал пальцем на хромого, который в это время отгонял телегу в село, — возле Параскиной хаты засады устраиваем. Бандеры если придут, то с той стороны. Мы там и вертимся…

— И Параска не могла не знать этого?

— Конечно, глаза же есть… Да и не прятались мы от нее. Там за двором стог стоит, так мы в нем…

— В эту ночь сторожили?

— Нет.

Бобренок быстро прикинул: человек из леса наверняка не мог знать о засаде — шел в село и завернул к Параске, а та отправила чужака в сарай, потом и сама подалась туда. Майор переглянулся с Толкуновым. Правда, были случаи, когда абвер забрасывал шпионов на заранее подготовленные явки, забрасывал иногда людей и из местных, которые могли бы использовать своих родных и знакомых. Спросил у председателя:

— А как она, Параска? Ничего за ней не водится?

Гавришкив пожал плечами:

— Не слыхал… хотя вот что… Я человек здесь новый, но дошло до меня: был у Параски парень… из окруженцев… А перед тем как наши пришли, исчез.

Это была хоть какая-то ниточка, за которую можно ухватиться, но майор, незаметно подмигнув Толкунову, отрезал:

— Пустяки… Эти окруженцы, что к девкам прилипали, давно уже в армии. Бывайте, старшина, — пожал левую руку Гавришкиву, — нам пора, машина ждет.

Действительно, «виллис» стоял на противоположном берегу реки, и шофер несколько раз просигналил, давая знать о себе.

«Виллис» остановился там, где из леса на проселочную дорогу вышел хромой, шофер Виктор вытащил брезент, расстелил на траве, и разведчики растянулись на нем, глядя, как хлопочет парень. Он поставил на брезент термос с крепким чаем, открыл банку тушенки, положил полбуханки хлеба — это был паек, но Виктор от себя добавил еще несколько помидоров и две луковицы — успел заскочить в Маневичах на базар.

— Готово, — сказал Виктор.

Толкунов перевернулся на живот, отрезал большой кусок хлеба, подцепил ножом из банки тушенку и стал жевать медленно, будто и не было изнурительной ночи и голодного дня. Не отрываясь от еды, спросил у Бобренка:

— Витька́ отпустим?

— Разумеется, чтоб машиной здесь и не пахло.

Толкунов посмотрел на часы:

— Пока не стемнеет, походим по лесу.

— Угу, — согласился майор и откусил от большого сочного помидора.

Они съели все, что выложил Виктор на брезент, и направились в лес. Толкунов повернул резко направо, и скоро разведчики спустились в неглубокий, но темный, с ручейком на дне, овраг.

Капитан выломал из орехового куста крепкую палку и раздвигал ею густые заросли, порой, как настоящий минер, тыкал заостренным концом в грунт. Майор шел метрах в пятнадцати от него, по другой стороне оврага.

Они прошли, наверное, с километр, овраг здесь поворачивал, начиналась довольно широкая поляна. Бобренок остановился на мгновение, ориентируясь, и тут Толкунову повезло. У самого дна оврага заметил на траве кучку свежей земли — она не могла оказаться здесь случайно (вообще ничего случайного в лесу, по глубокому убеждению капитана, не могло быть).