Фальшивый грош - [34]

После ланча я вернулась в приемную доделать кое-какую бумажную работу. Я кончала бухгалтерскую писанину, когда поймала себя на том, что насвистываю, но с какого такого счастья и что за мелодию я свищу, немилосердно фальшивя, понять не могла. Через минуту название выскочило: «У меня есть шесть пенсов». Мне вспомнилось, как я напевала эту детскую песенку Карлу в тот день, когда нашла свой «счастливый» шестипенсовик, как объясняла про шестипенсовики в разных детских стишках…

Улыбаясь про себя, я отложила ручку и потянулась за бумажником. Расстегнула отделеньице, где хранила фальшивый грош, и нахмурилась: погнутая монетка исчезла! Нелепо, но на меня нахлынуло чувство такой утраты, будто я лишилась семейной реликвии. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз вынимала его из бумажника. Наверняка сказать я не могла, но вроде бы прошлым вечером, когда уходила на собрание. Мне показалось, я заметила шестипенсовик, когда засовывала ключи от машины.

Что означало — вместо того, чтобы убрать ключи в их кармашек, я сунула их по ошибке к монетке, или не видела ее вовсе. Итак, скорее всего, шестипенсовик я обронила вчера вечером у Холла, когда вытаскивала ключи от машины. Если так — найти его несложно, я почти точно помню место парковки.

Повинуясь порыву, чуточку стесняясь детской сентиментальности, я вскочила, решив проехаться к Холлу и поискать монетку. Разумнее, конечно, сначала бы закончить работу, но настроение у меня было отнюдь не разумное. Поэтому я быстренько заперла приемную, помахала компании ребят, шагавших на футбол, и домчалась до Холла Виллоубанка — что было совсем недалеко.

Притормозив, я обогнула здание Холла. Вот где-то тут я и парковалась прошлым вечером. Я подняла глаза на окна, пытаясь определить место поточнее по отношению к ним. Двор зарос травой, но траву недавно стригли, так что вполне вероятно, что я сумею найти монетку, если только ее не втоптали в размокшую от дождя землю.

Всюду валялся обычный мусор — бутылочные крышки, обертки от шоколада, пустые сигаретные пачки. Я медленно кружила, поддевая ногой бумагу, не блеснет ли под ней заветный шестипенсовик. Минут через пять я засекла тусклое серебряное поблескивание и, воспрянув духом, быстро наклонилась поднять свой талисман.

В ту же секунду глухо хлопнуло.

Выстрел, звон пули и треск дерева, куда пуля вонзилась, на том уровне, где полсекунды назад находилась моя голова, слились в одно. Холодная вспышка ужаса подстегнула мой изначальный инстинкт: как подкошенная, я свалилась плашмя на землю и несколько раз быстро перекатилась под прикрытие большого древнего эвкалипта.

И замерла за стволом, каждый нерв, как оголенный проводок, в жутком напряжении: вот-вот вторая пуля разорвется — на этот раз в моем теле. Я ощущала влажность земли, щеку колола стерня травы, я даже слышала, как панически стучит у меня сердце. Вскрикнула женщина, и тут же я подумала — наверное, я сама и вскрикнула, но потом вспомнила, что когда проходила мимо дома Роджерсонов, который почти напротив Холла, в саду работала миссис Роджерсон, а ее муж мыл машину. Так что вскрикнула все-таки, наверное, она.

Протянулось несколько секунд — тишина, неподвижность. Словно весь мир притаил вместе со мной дыхание, ожидая: сейчас грянет второй выстрел.

Тут раздался голос Боба Роджерсона:

— Господи, она ранена?

Приподняв голову, я увидела — Боб выбежал из ворот, но смотрит он не на меня, а вверх, на лесочек на холме, ярдах в ста от меня. Встав посредине дороги, он замахал руками.

— Эй! Эй, ты там! Идиот! — завопил он в напряжении, откуда по его мнению, стреляли. — А ну прекрати! Кончай, говорю, палить! Внизу люди!

Я с трудом поднялась на ноги, он развернулся и вбежал во двор, ко мне. С отвращением я обнаружила, что коленки у меня ватные, пришлось ухватиться за дерево, чтобы не упасть. Я едва подавляла желание снова распластаться позади такого чудесно массивного дерева, укрываясь от новой шальной пули. Хотя неизвестный стрелок уже, конечно, услыхал предупреждающие крики Роджерсона — стреляли откуда-то близко.

— Со мной все в норме, — умудрилась пролепетать я, когда Боб подбежал. Усилием воли я заставила себя оторваться от шишковатой коры ствола и встала прямо. — Перепугалась, и все.

Его цветущее добродушное лицо было озабочено.

— Да это доктор Фримен! А вы уверены — с вами нормально? Увидел, как вы упали…

— Паника и только, — заверила я, стараясь говорить как можно небрежнее. Хотя какая уж там небрежность! — Мне почему-то сразу вообразилось, будто палят заградительным огнем по убегающим зайцам, напугалась новых выстрелов, вот и кинулась за дерево.

— Фу-ух! — выдохнул он с чувством, отерев ладонью лоб, внимательнее взглянул на меня. — Но пуля-то пролетела близехонько, так? Не от треска же выстрела вы хлопнулись наземь. Слышали пулю, верно?

Я вспомнила, мне рассказывали, что Боб Роджерсон во Вторую Мировую служил парашютистом-десантником: конечно же ему слишком хорошо известна инстинктивная реакция на просвистевшую у щеки пулю. Я указала на треснувшую доску обшивки стены, куда вонзилась пуля.

Он совсем помрачнел.

— Ничего себе! Ну доберусь я до этого проклятого придурка! Еще немножко, и убил бы вас! Когда кончу с ним, пожалеет, что вообще винтовку видел!