Фальшивый Фауст - [116]

Боль прокалывает ладонь левой руки. Среднего пальца там нет… Может, из меня вышел бы скрипач? Однако после того случая осталась лишь карьера дирижера, кокле и пастуший рог, раз, два, три, четыре —

Овцы блеяли за речкой,

Стары девы голосили…

Слушателям нравятся слова про старых дев и холостяков. Что-что, но в этом отношении у них ушки на макушке, умеют оценить музыкальный юмор. Будут аплодисменты, будут, охапка цветов тоже обеспечена, также и неизбежный дубовый венок. А если только приличия ради? На праздничных афишах напечатано: почетный главный дирижер Теодор Широн. Почетный главный дирижер! Не само собой разумеющийся, не штатный или номенклатурный главный дирижер, а старший, которому в последний раз оказывают честь… Надо полагать, и качать захотят — подбрасывать в воздух, сопровождая каждый взлет криками «ура»? Мой солидный возраст такого обращения не позволяет. Где-то однажды случилось, что юбиляр выскользнул из рук чествовавших и, ударившись о каменный пол, сломал себе хребет.

Овцы блеют, просят сена,

Молодого парня — девы…

Яркие вспышки фотоаппарата слева и справа… Древнелатышская борода бегает вокруг да около, приглядывается. Следит за движением рук, осанкой, выражением лица. Явно ждет какой-нибудь нелепой позы… Начинаю нервничать. Борода ищет типажи, особенные экземпляры для своей фотовыставки. Публика еще помнит портрет одного знаменитого режиссера, выставленного с подписью «Старый отчаявшийся нищий»… Чем я этого фотоартиста так заинтересовал? Никак для альбома ветеранов старается — «Последний праздник песни Теодора Широна». Нет уж!

Никогда!

Бросаю на фотографа устрашающий взор. Такой взор способен испепелить сто белых лошадей… Древнелатышская борода приходит в неописуемый восторг, щелкает затвором. Вот тебе раз!

Песня заканчивается в тональности фа мажор, притормаживая на двух цезурах:

Овцам сена принесли,

Девок парни обошли.

Широким взмахом руки изображаю фермату, выдерживаю и быстро обрываю. Эффектно!

— Конец первой части! — произносит в громкоговорителе знакомый металлический голос. Слушатели встают, приветствуют меня. Мою голову украшает пышный дубовый венок.

— Качать будем? — бережно осведомляется один деревенский житель.

— Да не стоит, — отвечаю, — на сей раз лучше не надо…

2. БОЛЬШОЙ ПРИЗ

Нужно решить, что делать. Прибежали Отынь с Лелде и принесли жуткую весть: наш ансамбль «Риторнел» ликвидирован. Сидим и дымим: одна сигарета за другой. Воздух до того сперт, что нечем дышать. Отынь хочет открыть ставни, но я в последний миг успеваю его остановить: окно выходит во двор, а на противоположной стороне спит папа. Он не выносит моего магнитофона, иными словами — магнитофон не выносит его. Лелде только что поставила «Rolling Stones». Эта музыка не успокаивает, наоборот — будоражит. А мы и не хотим успокаиваться! Пойду сварю двойной кофе, мои нервы вибрируют, как струны. Вдруг придет Пинкулис, подбросит дельный совет?

— Это из теории относительности, — говорит Отынь. — Сперва нужно решить самим.

Отынь и Лелде мои сокурсники по консерватории. Дезертиры. Такие же, как я. Отынь перешел на ударные инструменты. Лелде кончила по музыковедению. Теперь поет в микрофон и играет на бас-гитаре. Занятная комбинация, не правда ли?

Среди рижской молодежи наш «Риторнел» пользуется невиданным успехом, в то время как старикам он словно бельмо в глазу. Особенно классикам из консерватории, в том числе и моему папе. Долгое время ни один клуб, ни один Дом народного творчества не осмеливался оформить нас в законном порядке, мы были левым товаром (ну и терминология, скажу я!). Когда наконец над «Риторнелом» сжалился наш почитатель, руководитель Дома культуры из села Лапсуцием, принял под крыло своего заведения и под названием «Эстрадный ансамбль Гауйских заливов» внес в официальный список желающих участвовать в конкурсе на большой приз на фестивале рока в Кишиневе, то предок Лелде, директор какого-то рижского завода, и мой папа, профессор консерватории, устроили неслыханный скандал в районном масштабе. Вот и добились, что с сегодняшнего дня «Риторнел» ликвидирован, а руководителю Дома культуры объявлен строгий выговор за грубые ошибки, допущенные в эстетическом воспитании молодежи.

Ликвидирован с двадцать четвертого мая, прямо с сегодняшнего дня, когда мы должны двинуться в путь, чтобы успеть на конкурс.

Утром отец Лелде просто-напросто запер дочь в ее комнате на даче в Стирнасраге. Это бы еще полбеды: в узилище оказался телефон. Через час Отынь помог Лелде спуститься из окна и привез к себе. Лелде оставила записку, что навсегда покидает отцовский кров, дабы посвятить себя искусству и соединить судьбу с Отынем.

А мой папа из соседней комнаты прислал ультиматум в письменном виде (мы уже неделю, как не разговариваем): 1) в течение трех дней вернуться в консерваторию; 2) подготовиться к государственным экзаменам.

Ха! Ха-ха!

Отынь сам себе хозяин, ни от кого не зависит. Мать работает на колхозном рынке, делами сына не интересуется. Он кое-что подрабатывает, играя в ресторане. И вообще потребности у Отыня невелики: ему достаточно, чтобы был кофе, сигареты и общество художников. Это не значит, что Отынь пишет картины. Нет, картины он покупает и продает. Бизнес это или нет, сказать не берусь, только без картин и художников Отыня нельзя представить. Именно он привел ко мне Пинкулиса, этого своеобразного художника и богатыря духа, который напрочь изменил мои взгляды на жизнь и искусство.