Фальшивые червонцы - [59]

Безработный полковник Рихтер в ближайший воскресный день обнаружил несколько удивительный в его общественном положении интерес к найму дачи. Сел в пригородный поезд, доехал до Парголова и медленно прошелся вдоль пыльных здешних улочек, изучая заманчивые предложения дачевладельцев.

Ни одна из сдающихся на лето дач ему не понравилась, и с досады полковник вздумал завернуть в пристанционный буфет. Уселся за крайний столик, попросил бутылку «жигулевского» и бутерброд с сыром. Пил медленно, смаковал каждый глоток, вытирая платочком вислые рыжие усы.

Вскоре к полковнику подсел моложавый краснощекий гражданин в толстом, домашней вязки, свитере и в шкиперской фуражке с лакированным козыречком, какие были в моде у местных щеголей. Не поздоровавшись и не посмотрев друг на друга, они перебросились несколькими фразами, сказанными вполголоса, после чего полковник заспешил к своему поезду, а его франтоватый сосед остался в буфете допивать жигулевское пиво.

Жизнь все же великая и неистощимая мастерица на всякого рода случайности, поразительные выверты, редкостные совпадения. За ее безграничной фантазией не угнаться и изощренному романисту.

Моложавый краснощекий гражданин в шкиперской фуражке с лакированным козыречком был, оказывается, давним знакомцем Печатника.

Именно это обстоятельство послужило причиной невеселых раздумий Александра Ивановича Ланге о мере доверия и жалостливой сентиментальности, дозволенной в работе чекиста.

Напрасно, выходит, поверил он тогда в исповедь кающегося преступника. Поверил, расчувствовался, вспомнил своего братишку, умершего под саблями белогвардейцев, и вот теперь, спустя пять лет, возвращен на исходную позицию. Ничего не скажешь, поучительный урок преподнесла ему жизнь.

Расследовалось тогда дело крупной шайки контрабандистов, состоявшей по преимуществу из парголовских жителей. Сложнейшее было дело, очень уж запутанное, многослойное, и собственно контрабандистские художества шайки тесно переплетались в нем с платными услугами некоей иностранной разведке, с шпионажем и тайными складами оружия.

Иван Корнеев, молодой вихрастый парень, на фоне заматерелых нарушителей границы казался белой вороной. Не юлил на допросах, не сочинял небылиц, охотно раскаивался в содеянном. И в довершение всего, горько рыдая, поведал о тяжелой семейной трагедии, толкнувшей его в объятия контрабандистов.

Нет, не корысть им руководила, не стремление заработать бешеную деньгу на пестрых заграничных тряпках, столь любимых модницами. Причина у него, как он думает, заслуживающая уважения. Право нарушать границу она, разумеется, не дает, это ясно каждому, но выслушать его должны хотя бы с сочувствием.

Старший брат Ивана Корнеева был красногвардейцем с «Нового Лесснера», активным борцом за народное счастье. Кровавые опричники генерала Маннергейма зверски убили его в сосновом бору на окраине города Лахти. Вместе с братом мученическую смерть приняли сотни таких же рабочих петроградских парней, в лесу все они и закопаны карателями.

Страшно хотелось ему побывать на братовой могиле, из-за этого он связался с шайкой. Могилу, к счастью, разыскал, молча склонил перед ней голову. Нарушать границу впредь не собирается, а за ошибку свою готов ответить вполне.

Исповедь эта растрогала Печатника. Осуждая себя за черствость, он еще подумал тогда, что сам-то небось не выберется навестить могилу брата.

Не нужно для этого записываться в контрабандисты, садись в поезд, езжай до Гомеля. В том белорусском городе, в сквере перед гостиницей «Савой», могила председателя уездной Чрезвычайной Комиссии Ивана Ланге и других гомельских партийцев. Высится над ней, как писали ему белорусские товарищи, скромный обелиск из серого камня, а на обелиске простая надпись: «Коммунарам, павшим смертью храбрых в борьбе с контрреволюцией».

О гибели своего любимого брата Александр Иванович узнал с опозданием, спустя два с лишним года.

Приехал в Россию из опостылевшей эмиграции и с места в карьер, не повидав никого из близких, окунулся в кипящий водоворот бурных революционных страстей 1917 года.

Стаскивал с трибун лживых эмиссаров Временного правительства, призывающих к войне до победного конца, партизанил в сибирской тайге, помогал раскрыть и ликвидировать крупный заговор омской буржуазии, валялся в злом сыпняке. Много было в ту горячую пору дел у бойцов революции, и смерть стерегла на каждом шагу, как подкараулила она Ивана Ланге.

Гомельская драма разыгралась ранней весной 1919 года. В феврале на Гомельщине повсеместно победила Советская власть, а в конце марта в город ворвалась на рассвете банда осатаневших белогвардейцев. Гостиница «Савой», где размещался ревком и другие советские организации, была осаждена. Защитники ее геройски держались целые сутки. Из Минска, Бобруйска, Унечи и других мест спешила к ним подмога, опоздавшая всего на несколько часов. Ивана Ланге и его боевых товарищей казнили после мучительных пыток и издевательств.

Печатник обо всем этом узнал на Гороховой, когда запрягся в нелегкую чекистскую упряжку. И однажды, как бы в наглядное подтверждение библейской заповеди о неотвратимости возмездия, получил возможность глянуть на убийцу своего брата.