Налицо был чудовищный перебор. Хорошо бы, разумеется, дать сдачи, причем с довеском дать, чтобы не остаться в долгу перед этим обнаглевшим господином. Но тогда они зайдут слишком далеко.
— Успокойтесь, ваше превосходительство. Не забывайте, пожалуйста, о высоких целях нашего свидания. К тому же у вас нет повода для подозрения...
— А вы не учите меня, милостивый государь! — прохрипел Кутепов в ярости. — Попрошу не забываться!
— Вот именно, ваше превосходительство: забываться никому и никогда не следует, в том числе и генерал-лейтенанту, лицу ответственному. Револьверчик свой, кстати, соблаговолите не вынимать. Народ мы тертый, нас такими эффектами испугать нельзя. Отдаете ли вы отчет в собственных действиях, Александр Павлович? И как прикажете понимать ваши унизительные вопросы?
Избранная им тактика оказалась правильной. В звероватых, с сумасшедшинкой глазах Кутепова попеременно мелькнули и удивление, и застарелая угрюмая подозрительность, и нечто смахивающее на обычную человеческую растерянность. Через силу он скривил губы в улыбку:
— Извини, Назарий, малость я действительно погорячился...
Нависла тяжелая, томительная пауза. Кутепов бегал по комнате, медленно остывал.
— Отдаю ли себе отчет, спрашиваешь? Отдаю, дорогой мой, полностью отдаю. Осведомлен, что работаете вы в дьявольски трудных условиях, что рискуете головой. Осведомлен и высоко ценю, поверь на слово. Разреши, однако, поинтересоваться, хотя бы по праву старшего в чине. Скажи мне откровенно — ратуешь ли ты за возрождение нашего многострадального отечества, не пал ли духом?
— Отказываюсь постичь вашу логику, уважаемый Александр Павлович. Старшинство старшинством, но кто же позволил вам переступать границу, допустимую среди порядочных людей? Вы, как я разумею, не следователь, не палач, а я не обвиняемый. Напротив, я ваш гость. К тому же вы изволите путать божий дар с яичницей. Верность моя присяге и мои размышления о будущем нашего отечества — это, простите, совершенно разные материи. Но у меня нет ни малейшего желания обсуждать их с вами в настоящих условиях...
— Ладно, ладно, брось кипятиться. — Кутепов явно сбавлял тон, суетливо усаживая его в кресло. — Больно нежные мы сделались, больно чувствительные и обидчивые. На кого обиделся-то? На старого своего однополчанина, с которым столько всего пережито....
— Никто не согласится подвергаться оскорблениям. Тем более совершенно незаслуженным...
— Ну будет, Назарий, не серчай. Ты бы лучше попробовал недельку-другую покрутиться в моей шкуре, тогда бы и лез в амбицию. Думаешь, сладко генералу Кутепову на заграничных харчах? Думаешь, не догадываюсь, сколь хитроумные козни плетутся против моей скромной персоны врагами отечества?
— Нам и подавно не сладко, ваше превосходительство. Но вряд ли это оправдание для унизительных допросов и взаимной подозрительности. Согласитесь, Александр Павлович, что, устраивая мое, более чем опасное, путешествие, руководители наши вправе были надеяться на уважительное обращение с их посланцем. Про старое наше личное знакомство я уж не хочу напоминать...
— Ладно, ладно, выяснили отношения, и достаточно. — Кутепов пытался обернуть все в шутку. — А примем тебя, батенька, наилучшим образом. Обласкаем, приветим на чужбине, домашним обедом накормим. Грех будет жаловаться на такой прием, Назарий Александрович. Кстати, а где же наши любезные хозяева?
Юзефовичи появились в ту же секунду, будто ждали условленного сигнала за плотно прикрытой дверью гостиной. Первым, выпятив округлое бюргерское брюшко, вкатился улыбающийся розовощекий Ярослав Дмитриевич, за ним дородная его половина. С места в карьер оба защебетали, искусно уводя разговор в тихое русло пустопорожней светской болтовни. Вероятно, так у них и было все задумано. Репетировали наверно, заранее сговаривались.
Обед тем не менее начался хмуро, и неестественность возникшей ситуации долго давала себя знать.
Александр Павлович с наигранной оживленностью расспрашивал гостя, без особой надобности вспоминая имена общих знакомых, продолжающих жить на берегах Невы. Подчеркнуто сдержанные, сухие ответы нисколько, казалось, не раздражали его, хотя в других бы условиях обязательно взорвался. С холопским усердием помогали ему хозяева. Интересовались разными подробностями бытия в недавней столице Российской империи, обнаруживали при это дремучее эмигрантское невежество.
Скучновато было за этим обедом и довольно муторно, как случается в доме, где разразился нелепейший скандал с битьем посуды, который пытаются замять вежливыми, бессодержательными разговорами. Перед десертом, когда хозяйка вышла распорядиться и мужчины остались за столом одни, Кутепов выразительно глянул на хозяина, как бы напоминая ответ:
— А не прогуляться ли нам, господа? Окрестности здесь живописные, и погода сегодня дивная...
— Увольте, ваше превосходительство, — поспешил отказаться Юзефович и жалобно забормотал о несносном своем ревматизме, от которого не стало житья.
— А ты не возражаешь, Назарий?
— С удовольствием пройдусь. Помнится, покойная маменька привозила меня еще в детстве на здешние воды, годков тридцать минуло с тех благостных времен. Любопытно будет осмотреть достопримечательности курорта...
