Факультет журналистики - [48]

— Тайный роман? — прищурился Пашка. — Любовь, скрытая от общественности?

— Перестань, Пашка, — густо покраснел Тимофей. — Какая еще любовь? Сходили два раза в музей вместе, и все.

— И вполне достаточно, чтобы засылать сватов к папе-дипломату, — продолжал развивать идею Пашка. — Сэр — то есть, простите, отныне папаша, — примите уверения в моем совершенном к вам почтении, прошу руки вашей дочери, трам-там-та-ра-ра-рам! Банкет на сто кувертов и свадебное путешествие в Америку, где на лужайке посольского особняка проходило босоногое вашингтонское детство невесты.

— Ладно, заткнись, — успокоился Тимофей. — Сам хорош. Ты, кажется, тоже не очень-то рассказывал мне о своих отношениях с Ольгой.

— Отношениях?! Ну, ты и сказанул. Впрочем, конечно, конечно… Она же защищала меня на собрании, на котором ты изображал из себя бюрократа… Теперь мне все ясно. У нас, оказывается, с Ольгой роман. Вернее так: она влюблена в меня как в крупнейшего знатока творчества Льва Толстого. Хотя по этой причине в меня скорее должна бы быть влюблена Светка Петунина.

— Светка и на вокзал провожать нас пришла.

— Действительно. Как же я не понял этого? Вот болван! Придется завязать со Светкой интрижку на почве диалектики души. Я звоню ей и говорю: «Алло, Светочка, как у тебя с диалектикой души?» Она отвечает: «У меня все хорошо. Количество переходит в качество, а может быть, даже уже перешло. Начинается единство противоположностей. А как у тебя, Павлик, с диалектикой души?» Я отвечаю ей: «У меня, Светочка, очень плохо с диалектикой души. Хотелось бы разделить с кем-нибудь единство противоположностей. Но с кем? Не с тобой же, Светочка».

— Пашка, не ерничай.

— Да чего там «не ерничай»! Какие-то они у нас все малахольные, девицы наши. Вот с Руфой я бы разделил единство противоположностей…

— Перестань, Павел!

— А что? Очень даже разделил бы.

— Не смей так говорить о Руфе! Она хорошая девчонка.

— Девчонка! Да ей замуж уже давно пора!

— Пашка, дам в морду! Не имеешь права так говорить о Руфе. Она… она мне нравится.

— Ах, вот как! С одной, значит, ходишь в музеи, показываешь ей египетские мумии, а нравится в это время совсем другая. Как говорится, одну хороводим, вторая в уме…

— А Ольга?

— Что Ольга?

— Почему ты получил письмо именно от нее?

— Ваша образцово-показательная Ольга решила, наверное, благословить меня пионерским горном или барабаном.

Они вышли из почтамта и пошли в столовую обедать. Сев за столик, каждый разорвал свой конверт.

Оля Костенко писала Павлу Пахомову:

«Здравствуй, Павлик. Почему-то захотелось написать тебе… Вы уехали с Тимофеем позавчера, а вчера у нас в общежитии на Стромынке собралась почти вся наша пятая французская. Решили отметить начало каникул. Сидели у нас в комнате. Светка, Сулико и я как хозяйки накрыли стол скатертью, собрали со всего этажа ножи, вилки, стаканы, тарелки. Наши, стромынские — Степан, Рафик, Фарид и Леха Белов, — пришли со своей картошкой в «мундире» и воблой, а москвичи, Эрик и Боб, притащили пиво. Потом появилась пара — Галка Хаузнер и Юрка Карпинский (у них, кажется, роман — вот это новость! к свадьбе что ли дело идет?). Словом, начался пир горой. Мы со Светкой сделали винегрет, а Сулико взяла взаймы у каких-то своих земляков с юридического факультета целую кастрюлю лобио — замечательная грузинская еда. Первый тост произнес Боб Чудаков. Он сказал, что по традиции надо выпить за странствующих и путешествующих.

Сначала никто даже не понял — о ком это он? Все с удивлением смотрели на него. И тогда Боб объяснил нам, непонятливым, что предлагает выпить за тебя и Тимофея — за тех, кто в пути! Тут все заговорили, загалдели, стали высказывать вам всяческие пожелания Мы со Светкой рассказали, как вы уезжали. Все очень смеялись. Вообще о вас двоих говорили в тот вечер очень много. Я даже удивилась: как хорошо относятся все наши ребята к тебе и к Тимофею. Бравый наш староста Алексей Белов сказал, что вы молодцы, так как не испугались никаких трудностей. Он даже сделал своеобразное программное заявление в том смысле, что в будущем всем нам предстоит много ездить — такая уж наша журналистская судьба, какая же может быть журналистика без разъездов? И вот вы — ты и Тимофей — первыми из всех нас вступили на тернистый путь журналистских странствий по белому свету… Потом слова попросила Сулико. Она сказала, что у них в Грузии настоящим мужчиной считается тот, кто не сидит дома, под теплой крышей, в выходит на тропу опасностей и приключений. Тут все ребята загалдели: «Что же мы, по-твоему, не настоящие мужчины, если остались в Москве, если нас пока никто никуда не посылает?» Сулико разъяснила: мужчина, сказала она, должен быть воином и путешественником. Он не должен ждать, когда ему скажут другие, с кем надо воевать и на какую дорогу надо выходить. Сердце настоящего мужчины само должно просить опасностей и дороги. Мужчина должен уходить из дома и возвращаться домой. Его должны ждать. Причем ждать с победой, преодолевшего дорогу, победившего своих противников и врагов. «За настоящих мужчин!» — так сказала наша черноокая красавица Сулико Габуния… Тут же поднялся Рафик Салахян. Он говорил только о тебе. Он обвинил всех нас в том, что мы были несправедливы к тебе тогда на собрании («Кроме тебя, Оля», — сделал жест в мою сторону Рафик). Паша Пахомов, сказал он, всегда был поэтом. И тогда, когда он писал стихи, и тогда, когда начал увлекаться спортом. Потому что главная черта поэта — это страсть. Поэт все должен делать со страстью, с увлечением. Страсть — вот главная дорога в храм творчества. Страстями увенчаны лучшие достижения человеческого духа — именно так сказал наш курсовой поэт… Страсти украшают мир, сказал Рафик. Сами по себе они уже являются человеческими свершениями. Эти его слова я запомнила точно — неплохо сказано, правда? И да здравствует, закричал Рафик, одна из самых веселых и беспокойных человеческих страстей — страсть к путешествиям и приключениям!.. Немедленно вскочила Светка и заговорила о том, что, когда ты лучше всех ответил на экзамене по литературе, когда ты всем утер нос и показал, что глубже всех понимаешь значение и роль Льва Толстого, она, Светка, даже влюбилась в тебя… «Паша Пахомов, — сказала Светка, — самый живой, самый естественный, самый смелый человек среди нас всех. Он ничего не боится — ни деканата, ни выговоров, ни опасностей дороги. Он всегда чем-то напоминал мне Наташу Ростову…» Эрик Дарский утверждал, что из тебя вышел бы очень хороший кинорежиссер, если бы ты поступил учиться после десятого класса не в университет, а в институт кино! У Пахомова непосредственное отношение к жизни, объяснил Эрик. Он ни к чему не относится предвзято, заданно. Он не равняется на образцы, на стереотипы, а ко всему ищет свое, индивидуальное отношение, а это, мол, самое главное в искусстве… Галка Хаузнер сказала, что мы все просто завидуем Пашке и Тимофею, но в данном случае это хорошая зависть. Пашка и Тимофей дали всем нам хороший урок. И поэтому Павел и Тимофей — пример для всех нас, мы все должны им подражать.