Фактор внешности - [134]

– Я знаю, что ты не убивал его. Он сам во всем виноват, чертова задница, похотливый козел! И с чего все так всполошились по поводу его смерти? Кто он вообще такой?

– Я думал, вы сами считали его исчадием ада, – заметил я.

– Никакого ада не существует. Есть только Бог, который играет с нами в свои игры.

– Когда он напивается?

– Именно. – Она кивнула мне и улыбнулась: – Какого черта ты делал в его доме? Что тебе там понадобилось?

– Разве вы не посылали меня кое-что поискать? Я рассчитывал обнаружить что-нибудь нужное или стащить у него компромат на наших людей.

– Он никогда не был удачным шантажистом, – возразила Ротти.

– Но он посадил Китген на героин.

– Прошу тебя, не говори чепуху. Киттен потребляла героин еще до того, как мы взяли ее в агентство. Ты что, сразу не разглядел, какие у нее огромные и блестящие глаза?

– Серьезно?

– Да. Эти ангелочки вовсе не такие святые, как ты думаешь. Мы делаем для них все, что можем. Но кому– то это не помогает. А некоторые все же становятся приличными людьми. Насчет Киттен я никогда особенно не беспокоилась. У нее есть стержень, и еще какой – железобетонный! Тщеславие – вот что спасет ее от падения в пропасть. А тех, у кого нет даже этого, как мы можем удержать их, Чарли?

Риторический вопрос. На него можно не отвечать. Но Роттвейлер будто ожидала от меня каких-то комментариев. Возможно, намекала на то, что не может спасти меня, потому что я тщеславен. Ротти курила и смотрела на меня не отрываясь.

– Так кто его убил? – спросила она, наконец.

Я положил перед ней конверт с фотографиями. Она открыла его и принялась изучать снимки. На ее лице ничего не отражалось – ни волнения, ни удивления.

– Откуда ты их взял?

– Это я снимал.

– А дальше что?

– Убежал, они стреляли в меня.

– Они?

– Казанова, – ответил я, подумав полминуты. – И этот парень в маске.

– Ты знаешь, кто это?

– Знаю.

Она продолжала курить, приглядываясь ко мне.

– Дурак.

– Я знаю.

– Не ты. А люди, которые напяливают идиотские тряпки и занимаются этим грязным идиотизмом. Думают, что это секс. Но это не секс! Это суррогат для тех, кто не может заниматься сексом, а хочет только болтать о нем.

– Как вы считаете, снимки послужат для меня оправданием?

Роттвейлер рассмеялась:

– Хороший вопрос.

Она надела очки и поднесла снимки поближе к лицу, чтобы рассмотреть их.

– Господи, это же Зули! Кто еще их видел?

– Барт Мастерсон готовил их по моей просьбе. Я сам принес их ему перед арестом.

– Барт Мастерсон! Он отлично знает, что если скажет правду, его карьере конец. Посмотрим, что решит Пэт Мюррей.

– Мюррей! Он думает, что я виновен.

– Он знает, что ты не убивал.

– Я так не считаю. Он разговаривает со мной так, будто я виновен. Откуда вы знаете, что он так не думает?

– Я с ним говорила.

– Тогда почему он со мной обращается как с преступником?

– Потому что привык работать с преступниками, он адвокат по уголовным делам.

– Он что, и со Сьюзан так себя вел?

– К Сьюзан он был неравнодушен. Но до тебя ему нет никакого дела.

– Тогда с чего вы взяли, что он не считает меня виновным?

– Он сам мне сказал.

– Но почему он не стал слушать мой рассказ?

– Опасался, что это может повредить.

– Кому?

– Мне.

– Вам?

– Кто больше всех желал смерти Казанове? Возможно, он считает, что это я подослала тебя убить его.

– Но почему я должен был это сделать? С какой стати?

Роттвейлер улыбнулась своей обычной хитрой двусмысленной улыбкой:

– Потому что я очень-очень тебя попросила.

Я рассмеялся так весело, как не смеялся с минуты моего заключения.

– Господи, ведь я столько раз повторяла, что хочу убить его! – призналась Ротти.

– Вы никогда не называли его по имени.

– Разумеется, я не хотела афишировать, что желаю смерти кому-то. О таких вещах не говорят. К тому же после истории с Юшкой я не хотела даже слышать его имени. – Ротти снова надела очки, и мы вместе стали разглядывать снимки.

И вдруг я понял, что на них запечатлено что-то еще… какой-то другой человек. Он тоже был в маске, но с прорезями для глаз. Я не мог различить, кто это, поскольку он стоял в тени, на нем тоже была одежда из кожи и цепь.

– Посмотрите, там есть еще кто-то! – Я ткнул пальцем в фотографию.

– Господи, Гарри! – воскликнула Роттвейлер.

– Гарри?

– Я узнаю эти глаза. Видишь? Он наблюдал за ними.

Меня так и не обвинили публично. Даже в «Тайме» про меня не написали как про убийцу. В выпусках новостей в обтекаемой форме передали сообщение о том, что Казанова скончался не от полученного ранения, а от инфаркта. К тому же в его крови была обнаружена огромная концентрация кокаина, а на теле найдены следы спермы, но не его и тем более не моей.

Я категорически отказался ехать в офис, а Роттвейлер не стала настаивать и сама выступила перед журналистами, потребовав, чтобы никто не называл меня виновным в гибели Казановы. Для меня же она подыскала и сняла дом на острове Мастик на пару недель, уединенный, чтобы никто не смел тревожить меня.

– Поезжай, развлекись и отдохни. Тебе надо набраться сил, – велела она.

– Это мое вознаграждение за убийство, – пошутил я.

Она рассмеялась.

Когда ей доставили купленное недавно полотно Франца Клайна, она тут же спросила мое мнение.