Фактор Николь - [37]

– Что еще? – холодно спросила я, потому что мне совершенно расхотелось сумку. А захотелось, чтобы кто-нибудь стоял рядом и очень меня уговаривал. Даже просил. Мол, давай тебе купим, ты вела себя хорошо, ты заслужила, сумка – это не горько и не больно. Это, в конце концов, не цветы самой себе покупать. А значит, не конец света и полный женский финиш. – Что еще? – рявкнула я.

– Возьми меня назад, – попросила Николь. – Я больше не буду. А квартиру – пересдадим. А?

– Возвращайся, – сказала я. – Завтра…

– Ура! – сказала Николь и отстала от меня со своими трусами.

Я стала думать о том, что давно превратилась в человека для возврата. Воз-врата. А не раз-врата. Кстати, лет в четырнадцать меня бы эта разница приставок огорчила. А теперь – ничего. Даже радует. Возвращаются все. И совершенно нет времени подумать, нужны они или нет. Нет времени подумать. И абсолютно нет места, чтобы всех их хранить. Я храню их по очереди.

А сейчас вот почему-то плачу. Не за сумку, а просто – слезами. Двумя. Причем левая значительно крупнее, чем правая.

И этот факт очень не нравится продавщицам.

Они просто еще не знают, что я – Курт Воннегут, ответивший на вопросы «Уикли гардиан». Этот факт вообще выяснился только вечером, когда Игорь Олегович выдал мне анкету и сказал: «Срочно в номер. Ты как Курт Воннегут».

Если бы не срочно, если бы у меня было время подумать, если бы авторитет Курта не придавил меня к столу, то могло выйти что-то толковое. А вышло так:

1. Как вы себе представляете истинное счастье?

Я. Это когда все живы и здоровы. Особенно люди и собаки. (К у р т. Воображаю, что кому-то где-то хочется, чтобы нам тут, на Земле, нравилось.)

2. Кто из ныне живущих вас более всего привлекает?

Я. Николь и Кузя, жаль, что вы о них ничего не знаете.

(К у р т. Ненси Рейган.)

3. Ваш любимый запах?

Я. Вкусно пахнут пасхи и куличи, необычно – клей «Момент», хорошо – осень и маленькие дети.

(К у р т. Тот, который бывает у входа в пекарню.)

4. Любимое слово?

Я. Алё.

(К у р т. Аминь.)

5. Какой фразой вы пользуетесь чрезмерно часто?

Я. Здрасьте, моя бабушка. (К у р т. Прошу прощения.)

6. Когда и где вы чувствовали себя особенно счастливым?

Я. Не скажу.

(К у р т. Лет десять назад мой финский издатель привез меня в одну маленькую гостиницу – там неподалеку район вечной мерзлоты. Прогуливаясь, мы нашли заледеневшую спелую чернику. Она оттаивала во рту. И было такое чувство словно кому-то где-то хочется, чтобы нам нравилось тут, на Земле.)

6. Как бы вам хотелось умереть?

Я. Во сне, только, если можно, в глубокой старости, а?

(К у р т. В авиакатастрофе или на вершине Килиманджаро.)

7. Каким бы дарованием вы хотели обладать?

Я. Я хотела бы быть волшебницей. (К у р т. Талантом виолончелиста.)

8. Что, по-вашему, люди склонны более всего переоценивать?

Я. Размеры своего «не могу». (К у р т. Хорошие зубы.)

Игорь Олегович сказал: «Не пойдет!», потому что я пропустила два вопроса. Первый – про любимое здание. Второй о том, что для меня всего огорчительнее у других людей.

Про здание мне особенно трудно думать. Потому что у меня не получается любить ни Колонный зал Дома Союзов, ни угол Загородного и Рубинштейна, ни виллу Боргезе. Хотя на этой вилле я могла бы устроиться лучше, чем в Колонном зале.

А в других людях меня огорчает тот факт, что они забыли о дне моего рождения. Все-все другие люди, как сговорившись, не прислали мне ни письма, ни телеграммы, ни завалящего «мыла». И нет ни одного пропущенного или принятого вызова. Меня даже автомат mail.ru вместе с Яндексом не поздравил. Но им-то я хотя бы наврала про дату своего появления на свет, чтобы получать открытки в середине лета, когда жара и мало кто способен на доброе письмо.

В общем, мы с редактором безжалостно вырежем этот текст как грустный и позорящий лицо нашего города. А я лягу спать и буду думать о том, что египетского слоненка, стоящего позади Пантеона в Риме, вполне можно причислить к зданиям. Потому что я, например, могла бы в нем жить. А Курт Воннегут мог бы жить в «крайслере» на Манхэттене. И огорчался он не личными проблемами, как некоторые, а верой людей в социальный дарвинизм. Вот эту фразу уничтожать нам будет особенно жалко. Но мы справимся.

С днем рождения, Олечка. Ага…

* * *

Жизнь Никиты Сергеевича как разведенного мужчины началась сразу после работы. Она оказалась непродуманной и даже какой-то неприятной.

Коллеги рассказывали, что свободные мужчины ходят по клубам и ресторанам, обвешиваются моделями, много пьют, делают маникюр, укладки, обертывания и выщипывания, а также шопинги, особенно на сэйлах, но всем говорят, что ведут здоровый образ жизни.

Никита Сергеевич в клуб не хотел. А есть, в смысле кушать, хотел.

Из еды он хорошо знал рестораны, закусочные и кафе Европы, колбасу, кефир, сосиски, молоко за сорок две копейки литр, конфеты «Барбарис» и томатный сок с ложечкой для соли в соседнем стакане.

Первые два часа своей новой жизни Никита Сергеевич отдал супермаркету. Он зашел в молочный отдел и там погиб. Но не весь, конечно. Просто на какое-то время ему отказали ноги и руки. А особенно глаза, которым Никита Сергеевич вообще не собирался верить.