Факиры-очарователи - [17]

Теперь Аурензеб был единственным властителем Индустана.

С этой поры он действительно заслуживает имени Великого.

Среди блеска и пышности восточного двора он вел скромную и простую жизнь.

Ни себе, ни близким окружающим его он не позволял ни малейшего послабления.

С самой зари он уже сидел в приемной зале и был доступен решительно для всех, даже самых скромных из его подданных. И всех он судил сам с удивительною справедливостью, утешая несчастных и помогая бедным.

Историки мусульманские и даже английские утверждают, что вторая половина царствования Аурензеба была для всей Индии золотым веком.

Бывший адъютант раджи Аудского пишет о нем:

«Его преступления слишком ужасны, чтобы их можно было забыть, и все-таки за свою долгую жизнь он выказал свои большие и многочисленные добродетели».

При своих судах он был беспристрастен и справедлив, рука его, подающая милостыню, была неистощима, и он выказывал большие заботы о благосостоянии своих подданных. Окруженный всевозможными соблазнами, которые могут испортить человека, исповедуя религию, которая дает полную свободу страстям, он, в своей частной жизни, жил почти аскетом.

Был ли он искренним? Пожалуй, потому что вряд ли бы он преследовал индусов, если бы не был глубоко верующим в свою религию.

Но все же кровь убитых им братьев всегда стояла у него перед глазами, и, сидя на величайшем троне мира, достигнув всех почестей, о которых только можно мечтать, он все же был несчастен, что можно видеть из его писем к сыну, которые он писал, почувствовав приближение смерти.

«Пришла старость, слабость меня одолевает, сила покидает все мои члены, слабым я вступил в этот мир и слабым его покидаю… Я ничего не знаю о самом себе, ни о том, что я такое, ни о том конце, который меня ожидает! Время, которое я провел у власти, оставляет во мне лишь упреки к самому себе. Я не был истинным покровителем и защитником моего народа, много драгоценного времени ушло на пустое чванство. Внутри меня был хранитель моего счастья, но в своем ослеплении я не заметил его яркого света.

Я ничего не принес в мир, и кроме человеческих немощей, ничего не унесу.

Я знаю, что мне не суждено спасение, и с ужасом жду мучений, которые меня ожидают.

Хотя я твердо верю в милосердие и доброту Бога, все же, оглянувшись на свои деяния, боюсь, и страх этот преследует меня, Голова моя клонится под тяжестью лет, и ноги отказываются служить.

Дыхание мое ослабевает, а с ним и надежда. Я совершил многочисленные преступления, и не знаю какое наказание меня ожидает. Власть над народами — великий дар Божий.

Я поручаю тебя, и твою мать, твоего сына, моего внука милости Божией, а сам ухожу… Агония смерти быстро приближается… Одипаре, твоя мать, ухаживает за мною во время болезни и хочет умереть со мною, но высшей мудростью всему назначено свое время, а она с нашими желаниями не считается.

Я ухожу, но все, что я сделал худого или хорошего, это сделал для тебя.

Никто не присутствовал при расставании своей души с телом, но я чувствую, как моя покидает меня».

В таких выражениях великий император прощался с сыном, передавая ему трон.

Подробный осмотр мечети Аурензеба навеял на меня воспоминания о главных чертах этого великого государя, о его преступлениях и о его заслугах… Но, впрочем, и у других монархов Азии были в большом ходу и яд, и кинжал, и измена.

До возведения мечети Аурензеба брамины уверяли, что Шива, охраняющий священный город, не допустит, чтобы его оскорбили появлением чужих богов и крови животных. Но сколько они ни протестовали, а мало-помалу старинные мечети выросли рядом с храмами Шивы, и кровь животных льется каждый день.

Мусульмане совсем не заботились о том, оскорбляют они религиозное чувство побежденных или нет, и резали животных, которых они употребляют в пищу, без всяких церемоний, прямо на улице.

Чуть не на каждом углу они устроили открытые мясные лавки, в которых на длинных жердях висели тощие куски мяса, покрытые тысячами мух.

Некогда убийство животного не рукою жреца и не для жертвоприношения вызвало бы целое возмущение в благочестивом городе, но теперь брамины привыкли уже видеть, как падают священные коровы жертвами аппетита их бывших победителей, базары изобилуют телятиной и говядиной, и англичане и европейцы не стесняются открыто употреблять мясную пищу.

Вид с реки на Бенарес очень величественный, но, чтобы о нем иметь настоящее представление, надо углубиться внутрь, пройти его узкие и извилистые улицы, его многочисленные лабиринты и с какой-нибудь возвышенной точки присмотреться к своеобразному виду каждого квартала. Лучшее, это не полениться влезать на минареты мечетей, но лестницы эти узки и круты, а главное без решеток, так что довольно опасны для того, кто страдает головокружением.

Но достигнувший купола минарета бывает награжден дивным видом Бенареса. У ног его расстилаются великолепные сады, красивые площади и дивные дворцы, а вдали видны плодородные равнины, кудрявые леса и величавая река.

Тысячи небольших, но удивительно красивых, особняков, в которых живут зажиточные индусы и европейцы, окружены прелестными цветниками, и почти в каждом центральное место занимает фонтан. Легкий ветерок разносит его серебристую влажную пыль на роскошные цветы и освежает их даже в знойный полдень. И все эти сады и цветники кишат пернатым населением. Тут и горлинки, и зеленые голуби пагод, воробьи с черными головками и желтыми грудками, разнообразные попугаи всех цветов и оттенков, начиная с больших ара, белых, красных, лиловых или синих и до маленьких, зеленых попугайчиков, и все это щебечет, поет, перекликается, перепархивая с ветки на ветку.