Факелоносцы - [72]

Хенгест, который мрачно смотрел за тем, как растет число непонятных линий, вдруг подался вперед.

— Sa! Да это земля! — пробормотал он. — Я ведь такую видел… она лежала распростертая внизу, когда я глядел на нее сверху, как орел с высоких Меловых гор.

— Да, это картина страны, — сказал Амбросий. — Здесь Акве-Сулис, здесь Квунеций, а вот тут пролегают высокие Меловые горы, ну а здесь… — Он с силой всадил в стол кинжал и не убрал руку, пока кинжал не перестал дрожать. — А здесь в Каллеве, в базилике, стоим мы и говорим о границе.

Разговор был долгий, очень долгий, тяжелый, жаркий, пока в конце концов они не договорились обо всем. Тогда Амбросий, выхватив кинжал из стола, со скрежетом прорезал глубокий, с зазубринами, желоб через всю карту, от одного пункта до другого, как следовало по уговору, при этом Каллева оказалась почти на границе. Он прочертил линию очень аккуратно, хотя рука его дрожала, и это не укрылось от глаз Аквилы.

— Итак, дело сделано, — сказал Хенгест. — А теперь поклянись. — Он отцепил от кольчуги на груди большое наручное кольцо червонного золота и положил на стол посередине нарисованной Амбросием границы.

Амбросий взглянул на кольцо, поблескивающее в холодном зеленоватом свете большого зала.

— На чем я должен клясться? — спросил он.

— На кольце Тора.

— Тор не мой бог. Я поклянусь именем моего собственного Бога, словами, которые связывают мой народ уже целое тысячелетие. Клянусь, если мы нарушим клятву во время мира, установленного между моим народом и твоим, пусть тогда разверзнется зеленая земля и поглотит нас, пусть серые волны накатят и сметут нас, пусть звездное небо падет на нас и сокрушит насмерть.

Хенгест улыбнулся, чуть презрительно:

— Хорошо, я принимаю эту клятву. А теперь я поклянусь за свой народ на кольце Тора. — Начав говорить, он встал, большая рука лежала на кольце. — Тор, Громовержец, ты слышишь меня? Я клянусь за мой народ, клянусь, что мы тоже сдержим клятву.

Наступила тишина, в которой эхом отразилась гулкая пустота высокого зала. Затем Амбросий сказал:

— Теперь нужно отобрать людей из того и другого войска. Пусть они пройдут и обозначат границу.

Глаза Хенгеста сузились.

— Нет, осталась нерешенной еще одна вещь.

— Неужели? Какая?

— Вопрос о заложниках.

На этот раз пауза была долгой, и прервал ее возмущенный возглас сорвавшегося с места Арта, которого тут же утихомирили. Амбросий спросил:

— Разве такая священная клятва сама по себе недостаточно надежна?

— Заложник, которым дорожит его хозяин, сделает ее еще надежней, — сказал неумолимо Хенгест.

Рука Амбросия сжала рукоятку кинжала так, что побелели костяшки пальцев, почти как шрамы на полированном лимонном дереве. Он долго глядел в глаза Хенгеста.

— Очень хорошо, — произнес он наконец, и эти слова, сказанные с убийственной отчетливостью, прозвучали так, словно он процедил их сквозь зубы. Повернув голову, он по очереди внимательно оглядел людей, стоящих вокруг него. Арт, встретив его взгляд, слегка улыбнулся в ответ с высоты своего роста, Паскент смотрел прямо и открыто — ясно было, что оба они предлагают себя. Но темные глаза Амбросия, скользнув по ним, остановились на лице с обвислой кожей и мешками под глазами, на лице человека, который был одним из телохранителей его отца. — Валарий, сослужишь мне службу? — спросил он.

Странное выражение появилось на лице уже немолодого человека: расплывчатые черты вдруг обрели четкость, и Аквила увидел, с какой гордостью он вскинул голову.

— Да, государь, я с радостью это сделаю для тебя, — ответил он.

Два или три сакса стали перешептываться, а Хенгест сказал:

— Кто этот человек, кого ты предлагаешь в заложники?

— Валарий, один из телохранителей моего отца, которому я обязан жизнью. И мой друг.

Хенгест перевел взгляд с правителя Британии на старого солдата, потом снова на Амбросия — он изучал их лица, хмуря брови, — затем кивнул:

— Пусть будет так. А я в качестве заложника…

Амбросий перебил его, голос был ровный, как клинок меча, — Аквила однажды уже слышал этот голос.

— Мне не надо заложников. Если Хенгеста ничем не связывает данная им священная клятва, я не верю, что его свяжет каким-нибудь обязательством жизнь его ближайших соратников. Поэтому я полагаюсь только на его клятву, хотя он и не полагается на мою.

Если Амбросий и надеялся устыдить своего врага, то надежда его была тщетной. Хенгест в ответ только пожал мощными плечами, а его мерцающий взгляд был по-прежнему прикован к лицу Амбросия.

— Что же, Амбросий волен поступать как ему вздумается, — заявил он. Но глаза с мерцающим блеском ясно говорили о том, что если Амбросию охота быть дураком, то…

Аквила стоял, опершись на копье, возле прохода в насыпи, там, где канаву пересекает дорога, глаза его были устремлены на северо-восток. Чуть ли не из-под ног у него начинала свое мягкое волнообразное падение земля, устремляясь к затянутой голубой дымкой долине Тамезы: лес, пашни, вьющаяся змейка реки — все расплывалось и тонуло в этой голубизне, похожей на дым. Это мог быть и дым горящих городов, но городов саксы обычно не сжигали. Они иногда грабили их, но чаще всего, не имея привычки к городской жизни, бросали на произвол судьбы, и города постепенно пустели, нищали и приходили в упадок; а те немногие оставшиеся в них жители в конце концов перенимали сакский образ жизни. Ведь теперь вся эта земля была сакской.