Факел - [19]

Но Никодим не тронулся с места. Его глаза стали странно неподвижными. Он стоял, глядя в пространство, и лицо его исказилось, словно от ужаса.

— Наблюдайте внимательно, — сказал Гиппократ, вставая.

Никодим прижал ладони к животу. Он чмокал губами, как будто стараясь что-то проглотить. Потом стал дергать набедренную повязку и сдвинул ее, а изо рта у него потекла слюна. Вдруг ноги его подкосились, он тяжело опустился на землю и замер. Все молчали.

Через некоторое время Никодим поглядел по сторонам и сделал неуклюжую попытку подняться. Подалирий помог ему встать. Молодой человек бормотал:

— Я сам… я сам… не трогай меня. — Он осмотрелся, начиная понимать, что произошло. — Я… у меня… у меня был припадок. Вы видели?

— Бедняга… Да, мы видели, — ответил Подалирий, уводя его.

Гиппократ молча расхаживал взад и вперед под деревом. Затем он остановился и поглядел на остальных.

— Это было одно из проявлений «священной болезни», которая имеет много форм. Вы наблюдали легкий припадок с начала до конца. Когда этот юноша чмокал губами и дергал свою повязку, он ничего не сознавал. Если бы он в это время упал в костер, то боль почувствовал бы, только очнувшись. Но огонь все равно опалил бы его и оставил бы след — вроде того, который вы видели у него на ноге. Несомненно, у него бывают и более сильные припадки — тогда он падает на землю, дергается, испускает изо рта пену и мочится прямо под себя. Вы еще не видели подобных припадков и могли бы подумать — как с незапамятных времен и думают люди невежественные, — что в него вселился злой дух. Но это не так. Действительно, на первый взгляд может показаться, что он подчиняется чьей-то власти, так как вдруг перестает быть самим собой. Называйте же это состояние «захватом» — эпилепсией. Но, употребляя это слово, помните его истинный смысл. Эта болезнь представляется мне нисколько не божественнее и не священнее остальных. Как и они, она объясняется естественными причинами. Если вы скажете, что все хорошее и все дурное происходит по воле богов, я не стану спорить. В этом смысле любую болезнь можно считать проклятием богов. Однако эпилепсия не более священна, чем все остальные болезни. Люди, которые в наши дни берутся лечить ее очищением, заклинаниями и магическими средствами, — это, попросту говоря, маги, шарлатаны и обманщики, делающие вид, будто они превосходят благочестием и знаниями всех других. Болезнь эта проявляется по-разному, и невежественные лекари в разных случаях приписывают ее гневу разных богов. Если больной подражает козе, если он мычит и при этом повергается на правый бок, они называют как причину этого матерь богов. Если же он кричит громче и пронзительнее, его уподобляют коню и винят Посейдона. Если он испускает изо рта пену и топает ногами, то виною Арес. Причина священной болезни, как и безумия, заключается в том, что мозг перестает быть нормальным, — скорее всего, из-за остановки воздуха и присутствия вредной слизи. Но об этом мы поговорим в другой раз. Некоторые люди утверждают, что мы мыслим сердцем и что именно оно чувствует печаль и заботу. Эмпедокл старается уверить нас, что наше разумение находится в крови, которая, по его словам, обтекает сердце. Но я вслед за Алкмеоном утверждаю, что это не так. Мы мыслим с помощью мозга. Мозг является вестником разумения. Ибо когда человек втягивает в себя воздух, он прежде всего несется в мозг, а затем рассеивается в остальное тело, оставив в мозгу свою силу и все то количество разумения и ума, которое в нем было.

— Ну, а где же, — раздался голос, — находится мозг?

Спрашивал Дексипп, самый младший из учеников — асклепиадов. Раскрасневшись от волнения, он всем телом подался вперед.

Гиппократ прижал руки к голове.

— Мозг находится вот здесь — от шеи до лба, под защитой костяного свода черепа.

Последовали новые вопросы, началось оживленное обсуждение, но тут практичный Подалирий спросил:

— А чем лечить этого чужестранца? Только тем, о чем ты уже говорил?

— Нет, — ответил Гиппократ. — Болезнь порождают естественные причины. Поэтому ее можно излечить — во всяком случае, иногда, — произведя перемены в теле и в том, что его окружает. Однако добиться излечения этого недуга очень трудно. Ведь мы еще слишком мало знаем о мозге.

Пиндар слушал молча. Он знал, что эта замечательная гипотеза о назначении мозга была плодом длительного размышления, выводом, к которому Гиппократ пришел постепенно, наблюдая различные эпилептические припадки и записывая свои наблюдения.

— Учитель, — сказал он. — Я запишу твои слова, а когда ты исправишь мою запись, я перенесу ее на папирус для наших дальнейших занятий.

Гиппократ ничего не ответил, но Сосандр сказал:

— Обязательно сделай так, Пиндар. У тебя хорошая память и светлый ум — ты сумеешь записать правильно.

Все это время Гиппократ стоял, чуть улыбаясь и не слушая их.

— Людям полезно знать, — продолжал он, словно его не перебивали, — что именно от мозга, и только от мозга, возникает у нас удовольствие, радость, смех и шутки, так же, как и печаль, тоска, скорбь и плач. Именно с его помощью мы мыслим, видим и распознаем постыдное и честное, худое и доброе, приятное и неприятное. От него мы безумствуем и сумасшествуем, и от него нам являются страхи и ужасы — одни ночью, другие днем; в нем причина бессонницы, тяжких ошибок, бесцельных тревог, рассеянности, необычных поступков. И все это случается у нас от мозга, когда он нездоров.