Факел - [33]

- Оба нужны.

- А все же?

- Командир, думается.

- Хитришь или в самом деле не понимаешь?

- Что вы, Семен…

- Так я скажу. Конечно, и командир без бойца - не командир. Но, сержант, ведь нас-то много, а вас на взвод всего лишь раз-два - и обчелся. Ты ведешь в бой меня, Григория, Петра… Голова всему - командир.

- Так что же надо было делать, Семен?

- Эх, браток, дорога каждому своя жизнь, а фронтовое братство дороже. - Семен, шумно шлепая губами и широко раздувая ноздри, раскурил самокрутку, затянулся раз-другой, продолжал:

- А я сделал вот что: метнулся Ивану в ноги, схватил гранату, развернулся и прижал Пчелкина спиной к стене траншеи. Иван чертыхнулся, попытался оттолкнуть меня, но я его так плотно прикрыл, что он не мог даже шевельнуться. Стою этак, придерживаю Пчелкина, а граната, смотрю, словно шипит, окаянная, в моей руке. Того и гляди шарахнет. Смотрю я на нее и столбенею, хочу бросить - и не могу: будто руку отняли у меня. «Ну, - думаю, - Семен - амба. Вот она, смертушка-то твоя, в твоей же руке зажата. Миг, еще миг - и дух вон». Эх, браток, не поверишь, волосы на мне дыбом встали. За какую-нибудь долю секунды поседел.

Семен снял с головы поношенную кепку, потер шершавой ладонью висок, несколько раз провел ею по своим седым волосам.

- Ну что ж, смерть, значит? Нет, браток, думаю, не отправится Семен на тот свет, дудки! До Берлина еще далеко, а кто шагать туда будет и вызволять нашу землю из-под фашиста! Собрался я, значит, с силенкой, изловчился - и швырь гранату за бруствер, А она хлоп, проклятущая, и… обожгла, окаянная, навек отметку оставила.

Семен всем телом повернулся ко мне.

- Глаза?! - вскрикнул я, увидев, как на его рябоватом, по-видимому от осколков гранаты, лице сверкнул голубизной протез.

- Да, браток, глаза… Один совсем, а другой чуть-чуть еще теплится… С тех пор вот и хожу с поводырем. - Семен приподнял ореховую палку, стукнул ею по зеленой луговине.

- Ну а как Иван? Пчелкин-то как?

- Дошел до Варшавы Иван Пчелкин, крепко бил фашиста, в офицеры произвели. Подполковник. Заслужил - светлая голова. Пишет. А год назад на побывке был, навещал.

Семен встал, оправил шинель, выпрямился и спросил:

- Значит, тебе тоже в Петушки? А чей будешь-то? Кленовой Матрены сын? Недавно она в Петушках, на краю поселилась. Обжилась, славная баба. Пойдем помаленьку.

Мы свернули на полевую дорогу, несколько сот метров шли молча. Я глядел на Семена и думал: «Вот какие сильные люди выросли на нашей земле, не люди - гранит!»

- Скажите, Семен, а вы из Петушков?

- Да, теперь я петушковский, а жил когда-то под Саратовом, в деревне Комаровке.

Семен тяжело вздохнул, как будто я затронул его самую больную струну, кашлянул и продолжал:

- Видишь ли, браток, наш человек лют в бою и хороший друг. Я несколько месяцев провалялся в госпитале, а когда воспрял духом, выписали. Куда податься? Домой? Да, в таком случае положено домой, как говорят, к теще на печку. Отвоевался - и все тут. А потом подумал: стоит ли? Примет ли жена? Кому я нужен такой? Родных по моей линии в деревне никого не осталось. Детишек у нас не было. Обузой быть, жизнь ей связывать… Зачем?

Семен остановился, постучал палкой перед собой.

- Вот тут канавка должна быть, сержант, поосторожней, - предупредил он и, переступив ровик, снова зашагал своей нетвердой походкой. - Посоветовался письмом с Пчелкиным. Он сначала выругал меня на чем свет стоит. А в конце сделал приписку: «Уж если будет невмоготу, Семен, езжай в наш колхоз, в Петушки. Я, мол, написал туда, примут как своего». На том и порешил - в Петушки махнуть. И вот, видишь, прижился. Колхоз избенку построил, я научился на баяне играть. Еще в молодости любил на гармони пиликать. Теперь в клубе молодежь забавляю. Ничего, чувствую себя человеком…

- Так один и живете? Ведь трудно? Да и сердце по жинке истосковалось поди.

- Бывает, затоскуешь. Машей ее звали. - Семен улыбнулся, и лицо его посветлело. - Набежит думка - взглянул бы на нее, прижал к груди, расцеловал. Любила она меня. Я тоже. Несколько лет прожили душа в душу. Но раз отрубил - возврата нету. Может быть, Ивановна-то меня уж позабыла, похоронив, другого нашла. К чему жизнь ломать человеку? А, браток? - Семен остановился, повернулся к новенькому домику, сказал: - Ну вот и твоя хата. А мне - в эту сторону. Заглядывай - буду рад. - Семен протянул мне широкую руку, посмотрел на меня голубоватым глазом и строго сказал: - А насчет жинки… того, больше не береди, браток. Ведь сердцу-то не прикажешь - щемит.

Семен четко, по-солдатски повернулся и, стуча впереди себя ореховой палкой, зашагал в проулок. Я еще долго стоял на улице, смотрел в широкую спину Семена и думал: «Вот это Семен из наших Петушков! Да и фамилия-то у него какая звонкая - Гвоздилин. Семен Гвоздилин - герой-фронтовик, настоящий советский человек».

Кленов выпрямился, расправил плечи и, немного подумав, закончил письмо:

«Вот и вся, Мария Ивановна, история Семена Гвоздилина, вашего искреннего друга и любящего мужа, у которого и по сей день тоскует сердце о милой Маше из Комаровки. Чувствует ли эту боль ваше сердце?»

This file was created