Фабиан. История одного моралиста - [48]

— Прошу прощения, — огорченно произнес Фабиан.

Супруг отмахнулся, сплюнул в носовой платок кровавую слюну и теперь уже занят был только собой.

Фабиан вышел из квартиры. Куда же ему теперь идти? Он поехал домой.

Глава восемнадцатая От отчаяния он идет домой Что нужно полиции? Печальное зрелище

Хотя Фабиан открыл дверь почти бесшумно, в коридоре его встретила фрау Хольфельд. Время было позднее, она уже надела халат и казалась чрезвычайно взволнованной.

— Я оставила свою дверь открытой, чтобы слышать, как вы придете, — сказала она. — Здесь была уголовная полиция. Хотели вас забрать.

— Уголовная полиция? — спросил он в изумлении. — Когда?

— Три часа назад — первый раз, а потом всего час назад. Вы должны незамедлительно к ним явиться. Я, конечно, рассказала, что прошлой ночью вы домой не приходили и что вчера фрейлейн Баттенберг, ни слова не сказав, освободила комнату и скрылась. — Вдова хотела подойти к нему поближе, но вместо шага вперед, сделала шаг назад. — Какой ужас, — взволнованно прошептала она. — Что вы такое натворили?

— Милая фрау Хольфельд, — отвечал Фабиан. — У вас слишком пылкая фантазия. Вам, верно, пришлась бы по душе небольшая любовная драма с летальным исходом. Свидетельница фрау Хольфельд в трауре, портреты двух ее жильцов во всех газетах, убийца Фабиан на скамье подсудимых. Но не надо обольщаться.

— Меня это вообще не касается, — сказала она, черствость Фабиана глубоко уязвила ее. Два года прожил у нее этот человек, она холила и нежила его как родного сына, а теперь он даже не считает нужным излить ей свою душу!

— Куда мне идти? — спросил он. Она протянула ему записку. Фабиан прочитал адрес.

— Ага, значит что-то есть! — торжествующе сказала она. — Почему вы так побледнели?

Он рванул дверь и бросился вниз по лестнице. На Нюрнбергерплатц он остановил машину, назвал адрес и добавил:

— Поезжайте как можно быстрее.

Старую дребезжащую машину подбрасывало даже на асфальте. Фабиан поднял стекло.

— Поскорей же, прошу вас! — крикнул он. Он попытался закурить, но у него дрожали руки и ветер задувал спички. Он откинулся назад и закрыл глаза. Иногда он открывал глаза и смотрел, где они находятся. Тиргартен, Тиргартен, Тиргартен, Бранденбургские ворота. Унтер-ден-Линден. Машина останавливалась на каждом углу. Стоило им приблизиться к светофору, загорался красный свет. У Фабиана было такое чувство, будто они едут по густому, вязкому клею. После Фридрихштрассе стало полегче. Университет, Оперный театр, собор и дворец остались наконец позади. Машина свернула направо и остановилась. Фабиан расплатился и опрометью кинулся в дом.

Дверь открыл какой-то незнакомый человек. Фабиан назвал себя.

— Наконец-то, — сказал тот. — Я комиссар уголовной полиции Донат. Без вас мы не можем сдвинуться с места.

В первой комнате сидели пять молодых женщин, рядом стоял полицейский. Фабиан узнал Зелов и скульпторшу.

— Наконец-то, — сказала Зелов.

В комнате все было вверх дном. На полу валялись стаканы и бутылки. В соседней комнате из-за письменного стола поднялся молодой человек.

— Это мой помощник, — пояснил комиссар. Фабиан огляделся и обмер. На диване лежал Лабуде, белый как мел, с закрытыми глазами и простреленным виском. Волосы его слиплись от запекшейся крови.

— Стефан, — выдохнул Фабиан и сел рядом с покойным. Он положил руку на ледяные руки друга и покачал головой.

— Но, Стефан, — сказал он, — разве так можно? Оба полицейских отошли к окну.

— Доктор Лабуде оставил вам письмо, — сказал комиссар. — Мы просим прочитать его и сообщить нам, поскольку это может представлять для нас интерес, содержание такового. Мы разделяем ваше предположение, что здесь имело место самоубийство. Пятеро девиц, которых мы временно задержали, утверждают, что находились в соседней комнате, когда раздался выстрел. И все-таки случай не совсем ясен. Вы, вероятно, обратили внимание на разгром в той комнате. Как вы его объясняете?

Помощник комиссара подал Фабиану конверт.

— Не будете ли вы так любезны прочесть письмо? Барышни утверждают, что беспорядок — результат выяснения ими личных разногласий. Доктор Лабуде здесь ни при чем. Его даже не было в комнате, он якобы сказал, что хочет написать письмо, и прошел сюда.

— Судя по некоторым признакам, эти дамы состоят друг с другом в непозволительной связи. Я подозреваю, что здесь было нечто вроде сцены ревности, — сказал комиссар. — Они, и это как раз подтверждает их непричастность, сразу же известили полицию и дожидались нас здесь, вместо того чтобы удрать. Будьте так любезны, прочтите письмо!

Фабиан вскрыл конверт и вытащил сложенный листок бумаги. При этом из конверта выпала пачка банкнот. Помощник комиссара поднял деньги и положил их на диван.

— Мы подождем в соседней комнате, — деликатно заметил комиссар, и они оставили Фабиана одного.

Он встал и зажег свет. Потом опять сел и посмотрел на мертвого друга, чье желтое лицо, с застывшим выражением усталости, находилось как раз под лампой. Рот был слегка приоткрыт, нижняя челюсть отвисла. Фабиан расправил листок и прочитал:

«Дорогой Якоб!

Когда я сегодня днем зашел в институт, чтобы еще раз справиться о своей работе, тайного советника опять не было на месте. Но там был Векхерлин, его ассистент, и он сказал, что моя работа отклонена. Что тайный советник охарактеризовал ее как абсолютно неудовлетворительную и добавил, что передать ее на факультет значило бы только зря обременить профессуру. Кроме того, не имеет смысла разглашать мой позор. Пять лет жизни стоил мне этот труд, пять лег жизни — во имя позора, который только из милосердия не хотят предавать огласке.