Фабиан. История одного моралиста - [32]

Фабиан читал висевшие на стенах объявления. Запрещено носить нарукавные повязки. Запрещено передавать другому лицу пересадочный трамвайный билет. Запрещено провоцировать политические дебаты, а также участвовать в таковых. Сообщается, где за тридцать пфеннигов можно получить питательный сытный обед. Что изменены контрольные дни для лиц, чьи фамилии начинаются с таких-то и таких-то букв. Сообщается, что для таких-то и таких-то профессий изменены адреса контор и время выдачи справок. Запрещено. Запрещено. Сообщается.

Заведение мало-помалу пустело. Фабиан положил перед чиновником свои бумаги. Тот сказал, что специалисты по рекламе обычно к ним не заглядывают, посоветовал Фабиану обратиться в контору, ведающую свободными профессиями, учеными и художниками, и дал ему адрес.

Фабиан на автобусе доехал до Александерплатц. Был уже полдень. В этой конторе он попал в весьма смешанное общество. Судя по объявлениям, сюда обращались главным образом врачи, юристы, инженеры, дипломированные агрономы и учителя музыки.

— Я получаю пособие по безработице, — сказал какой-то низкорослый человек, — двадцать четыре марки пятьдесят пфеннигов. На каждого члена моей семьи в неделю приходится две марки семьдесят два пфеннига, то есть тридцать восемь пфеннигов в день на человека. Во время хронического безделья я это подсчитал. Если так и дальше пойдет, я скоро займусь грабежом.

— Не очень-то это просто! — вздохнул его сосед, близорукий юноша. — Воровство тоже требует умения. Я целый год просидел в тюрьме. Сказать по правде, компания там не из приятных.

— Пока что мне на это наплевать, — взволнованно проговорил низкорослый. — Дети уходят в школу, а моя жена не может дать им с собой даже кусочка хлеба. Не в силах я больше на это смотреть.

— Как будто воровство имеет смысл! — сказал высокий, широкоплечий человек у окна. — Когда мелкому буржуа нечего жрать, он сразу превращается в люмпен-пролетария. Где же ваше классовое сознание, жалкий вы человек? Неужто вы до сих пор не поняли, где ваше место? Лучше помогите подготовить политическую революцию.

— До тех пор мои дети умрут с голоду.

— Если вас за воровство посадят в тюрьму, ваше благородное потомство сдохнет еще скорее, — отвечал человек у окна.

Близорукий юноша рассмеялся и, как бы извиняясь, пожал плечами.

— У меня башмаки вконец изодраны, — заявил низкорослый. — Если каждый раз сюда являться, их и на неделю не хватит, а за проезд мне платить нечем.

— Разве благотворительное общество не выдало вам сапог? — спросил близорукий.

— У меня такие чувствительные ноги! — пояснил низкорослый.

— Тогда повесьтесь, — предложил человек у окна.

— У него такая чувствительная шея! — сказал Фабиан.

Юноша высыпал на стол несколько монет и подсчитал свое достояние.

— Половина денег регулярно уходит на заявления. Почтовый сбор. Оплаченный ответ. За неделю я раз двадцать переписываю и заверяю всевозможные справки. Назад никто моих бумаг не присылает. Ответа я тоже ни разу не получил. Эти конторские крысы, наверно, пополняют свои коллекции моими марками, которые я посылаю им для ответа.

— Но власти делают все, что могут, — сказал человек у окна. — Помимо всего прочего, они организовали бесплатные чертежные курсы для безработных. Это же истинное благодеяние, господа. Во-первых, научишься рисовать яблоки и бифштексы, а во-вторых, от одного вида их ты уже будешь сыт. Художественное воспитание как средство насыщения.

Низкорослый, видимо начисто лишенный чувства юмора, удрученно проговорил:

— Мне это ни к чему. Я сам чертежник.

Через приемную прошел один из здешних служащих, и Фабиан, наученный горьким опытом, спросил, может ли он рассчитывать, что здесь добьется наконец толку. Тот потребовал удостоверение районной биржи труда.

— Вы еще не вставали на учет? Это вам надо сделать прежде всего.

— Значит, мне снова идти туда, откуда я пять часов назад начал свое турне?

Но служащего уже и след простыл.

— Обхождение здесь хоть и вежливое, — сказал юноша, — но никогда нельзя с уверенностью утверждать, что они дают правильные сведения.

Фабиан сел в автобус и поехал на биржу труда своего района. Он уже истратил на проезд целую марку и теперь от ярости даже не смотрел в окно.

Когда он добрался до места, биржа была уже закрыта.

— Покажите-ка мне ваши бумаги, — сказал швейцар, — может, я могу быть вам полезен.

Фабиан подал славному малому целую пачку бумаг.

— Ага, — сказал швейцар, обстоятельно прочитав их. — Вы же вовсе не безработный.

Фабиан сел на одну из бронзовых тумб, украшавших подъезд.

— У вас вроде как оплаченный отпуск до конца месяца. Вы ведь получили деньги от вашей фирмы?

Фабиан кивнул.

— Тогда приходите через две недели, — предложил швейцар. — А до тех пор попытайте счастья по объявлениям в газетах. Большого смысла в этом нет, но чем черт не шутит.

Фабиан пожелал себе счастливого пути, взял свои бумаги и отправился в Тиргартен съесть две-три булочки. Но потом скормил их лебедям, плававшим с птенцами в Новом озере.

Вернувшись под вечер домой, он застал там свою мать. Она сидела на диване. Отложив в сторону нитки, мать сказала:

— Ты меня не ждал, мой мальчик? Они обнялись, и она продолжала: