Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [55]
Булгарин, безусловно, слышал интонационные особенности голоса и мог оценить его красоту, разбирался в специфике тембров, исполнения разного рода «рулад», «фиоритур» и др. Но его искренность в похвалах итальянским певцам может быть поставлена под сомнение. Булгарин то обтекаемо пишет в угоду начальству, то вдруг, не сдерживаясь, гневается, раздражается, ерничает, проявляя собственное отношение к той или иной персоне. Например, в письмах к Р. М. Зотову, в полемике с ним, он, что называется «за глаза», называет Рубини «скоморохом», «машиной», не художником, не творцом[421], а публично, как уже упоминалось, высказывался о певце вполне позитивно. На восторги Зотова в «Северной пчеле» по поводу пения итальянских примадонн в «Семирамиде» Россини[422] отвечал (опять-таки в письме) грубо: Ж. А. Кастеллан окрестил «кривоносой курвой», обладательницей «нещадного визга», фальшивившей «во всю оперу», а М. Альбони, исполнявшую партию Арзаса, обозвал «бочкой, без всякого таланта» и голоса[423]. В следующем номере «Пчелы» он обнародовал свое несогласие с оценкой Зотовым «Семирамиды», но сделал это в обтекаемых выражениях, даже не упомянув имен певиц[424].
С появлением в Петербурге постоянной итальянской оперной труппы в 1843 г. особую остроту приобрела в периодике борьба разных мнений по поводу дальнейшей судьбы русской и немецкой оперных трупп, частично утративших с приездом итальянцев свою публику. В связи с этим Булгарину не раз вменялось в вину, что он не поддерживал русскую оперную труппу[425]. Он, действительно, не выступал (насколько это известно) с анализом ситуации в связи с обсуждавшейся в прессе темой соперничества русской и итальянской трупп. И предостерегал Зотова от каких-либо сравнений по этому поводу: «Говоря о иностранных театрах не должно никогда обращаться к нашему – ибо каков наш есть, такова воля Набольшего (т. е. государя. – Н. О.), а наше дело – сторона!»[426]. Но Зотов, тем не менее, эту тему на страницах «Северной пчелы» неоднократно затрагивал, что свидетельствует об определенной свободе высказываний, предоставлямой Булгариным постоянным обозревателям «Северной пчелы». Кроме того, это давало ему повод полемизировать на страницах газеты с постоянными сотрудниками редакции, создавая остросюжетные ситуации.
По поводу противостояния итальянской и русской трупп Зотов достаточно жестко писал, что русская опера с приездом итальянцев «почти не существует ‹…›. Итальянская опера решительно ее убила»[427].
Булгарин считал прекрасно составленной и «искусно управляемой» русскую труппу александровской эпохи. А политику дирекции театров в 1830-е г., распорядившейся давать «большие» оперы на русской сцене и тем самым заставившей певцов «предпринимать дело превыше их сил» и петь сложные партии, он осудил[428]. Булгарин, безусловно, в данном случае ошибался, поскольку включение «больших опер» в репертуар работало на дальнейший процесс профессионализации русской труппы.
Певцов русской труппы в 1840-е гг. он хвалил, но преимущественно тех, кто принимал участие в итальянских спектаклях и выполнял «свое дело очень хорошо»; поддержал молодую певицу Семенову 2-ю в партии Сомнамбулы, отметив, что у певицы нет еще обширного голоса и утонченной техники, которыми «обладают примадонны европейского искусства», но «она поет очень мило, старательно, выполняет условия своего искусства тщательно, с величайшим вниманием»[429]; удостоил «всяческих похвал» О. А. Петрова в партии Базилио в «Севильском цирюльнике» Россини[430] и назвал «итальянским виртуозом» в «трудной роли» Лепорелло в «Дон Жуане» Моцарта, прекрасно справившимся с «итальянскою скороговоркою и длинными речитативами»[431].
Булгарин, безусловно, хорошо знал театр как социальный институт. Любовь к театру проявилась у него с юношеских лет, со времени обучения в Сухопутном шляхетном кадетском корпусе и впоследствии только приобретала более четкие контуры. Так, в 1840 г. он сформулировал задачу театра в жизни русского общества как «школу нравов», как уроки «общественной и семейной жизни». Театр критик рассматривал как целостный организм, где все его участники – литераторы, артисты, управление служат одному общему «делу». Театр также должен быть развлечением, ярким зрелищем, способным вызывать воодушевление, привлекать массовую аудиторию и доставлять ей удовольствие.
Булгарин как талантливый писатель обращал внимание на специфику литературных текстов для театральной сцены, считая, что «драматическая наша литература» «в совершенном упадке». Причину этого он видел в том, что «немногие из хороших писателей русских (а всех хороших русских литераторов можно ныне счесть по пальцам) решаются работать для сцены, и даже немногие принимаются за переводы»
