Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик - [43]

или argot. В. М. Строев, напротив, никогда не занимаясь изучением простонародных нравов, ни русских, ни французских, не писал никогда простонародным языком, которым весьма искусно владеют М. Н. Загоскин, Н. А. Полевой и некоторые другие наши писатели, и будучи только щегольским писателем, не мог победить представившихся ему трудностей в романе Евгения Сю. Когда действие происходит в гостиных, между порядочными людьми, перевод прекрасен, какого лучше желать нельзя, то же, что давидовская школа живописи, яркая, блистательная; но когда представляются картины в роде фламандской школы или ужасы, изображенные кистью испанских художников, – картины эти, в русском переводе, лишены всей своей художнической красоты и оригинальности. ‹…› Во-первых: почтенный и талантливый переводчик не умел справиться с собственными характеристическими именами романа Евгения Сю. Что значит по-русски Школьный Учитель (Maître d’école), Певица, Пегриотка, Красная рука, Шуринер и т. п.? – Певица означает у нас то же, что у французов chanteuse, – певицу концертную или сценическую, а Евгений Сю хотел характеризовать свои лица простонародными прозваниями. Несчастная сирота, дочь Родольфа и Сарры, имела два прозвания в грязном обществе, в которое ее бросила жестокая судьба. По красоте лица она прозвана была Fleur-de-Marie, а по прекрасному голосу goualeuse. Соображаясь с духом русского языка и русским просторечием, в русском переводе надлежало бы назвать эту несчастную: цвет-девицей или цвет-Машей, и не певицей, а певуньей, или правильнее звучной, по буквальному переводу слова: la goualeuse. Немцы перевели это настоящим словом: Schallerin. Maître d’école надлежало бы перевести не школьным учителем, а школьным мастером. Со словом école у французов сопряжена совершенно другая идея, нежели у нас. Быть в школе значит то же, что у нас, в просторечии, быть в ученье, а в каждом ремесле есть мастер. Разбойник же, получивший прозвание maître d’école, был мастер своего дела. В старину у нас, в России, учители в народных школах назывались в просторечии школьные мастера. Во-вторых: условного языка (argot) парижских тюрем и гнусных мест не надлежало переводить по лексикону Гейма или Татищева, а следовало в этом деле подражать немецкому переводчику, г. Дицману (Diezman), который французский тюремный условный язык, или арго, передал таким же немецким языком. (1843. № 183. 18 авг.).

Не со всеми рекомендациями Булгарина можно согласиться; например, с переводом maître d’école он явно перемудрил; выражение это означает именно «школьный учитель»; в современном переводе Я. Лесюка, Ф. Мендельсона, О. Моисеенко и М. Трескунова, выпущенном в 1989 г., этот персонаж назван Грамотеем. Зато goualeuse и в современном издании переведена как Певунья. Но дело не в частностях, а в очевидном стремлении Булгарина взвесить и оценить семантику французских слов и сравнить с ними их русские переводы. Мы не касаемся здесь дискуссии о романе Сю, которая развернулась в 1843–1844 гг. в русской прессе; о некоторых ее аспектах напомнил в недавней статье К. А. Чекалов[346], однако он не касается в ней переводческого аспекта, как не коснулся его и Белинский в своем подробном анализе «Парижских тайн»[347]. Белинского интересовали в первую очередь содержание и идеология французского романа, Булгарина же интересует, помимо всего прочего, соответствие русского перевода французскому оригиналу.

Еще более подробна и обстоятельна его критика анонимных переводов «Замогильных записок» Шатобриана, напечатанных в «Отечественных записках» (1848. Т. 61) и в «Санкт-Петербургских ведомостях» (1848. № 235–271):

Г. Краевский печатает перевод «Замогильных записок» Шатобриана в двух своих периодических изданиях: «Отечественных записках» и «Литературной газете», и если кто не прочтет «Записок» Шатобриана в подлиннике, тот из перевода в «Отечественных записках» получит совершенно противоположное о них понятие. Что у Шатобриана бело, то в «Отечественных записках» черно, и наоборот. С тех пор как стали переводить с иностранных языков на русский, не было еще подобной ералаши! Представим в доказательство несколько образчиков. См. «Отечественные записки», 1848, ноября № 11 отд. «Науки и художества», стр. 94: «Впрочем, когда Вечность заткнет мне уши обеими руками, тогда в пыльной семье глухих я уже ничего не услышу». Какая это пыльная семья глухих? В подлиннике сказано: dans la poudreuse famille des sourds. – Poudre значит прах, в который человек превращается по смерти, а не пыль, поднимаемая с поверхности земли ветром. Стр. 95: «Назад тому четыре года воротясь из Святой Земли, я купил возле деревеньки Ольнэ, в соседстве с Ссо (три ссс сряду!) и Шатлэ, дом садовника, спрятавшийся (!!??) между лесистыми холмами. Неровная, песчаная местность, идущая (!!??) от этого дома, была вся занята плодовым садом, в конце которого бежал (!!??) ручей и начинался каштановый валежник (!!!!????)». Дом спрятался, местность идет, ручей бежит, и картина оканчивается валежником! Откуда все это взято переводчиком? В подлиннике: «Il y a quatre ans, qu’à mon retour de la Terre-sainte, j'achetai près du hameau d'Aulnay, dans le voisinage de Sceaux et de Châtenay une maison de jardinier, cachée parmi des collines couvertes de bois. Le terrain inégal et sablonneux dépendant de cette maison n’était qu’un verger sauvage au bout duquel se trouvait une ravine et un taillis de châtaigners». Т. е.: «За четыре года пред тем, по возвращении моем из Святой Земли, я купил близ деревни д’Ольне, неподалеку от Со, дом садовника,