Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования - [329]

"[2217].

В предисловиях Мережковского варьируется его идея, уже ранее обоснованная им в ряде работ и прежде всего в капитальном труде "Толстой и Достоевский"[2218]; идея о грядущей гармонии духа и плоти, "истины неба и истины земли"[2219].

Первое собрание сочинений Достоевского, изданное Пипером, подтвердило и упрочило известность русского писателя в Германии. При всей тенденциозности Меллера ван ден Брука и Мережковского, толковавших Достоевского преимущественно как религиозного мыслителя и мистика, пиперовское издание все же сыграло я положительную роль. Массовый немецкий читатель получил теперь в руки высококачественное во многих отношениях (перевод, внешнее оформление и т. д.) собрание сочинений Достоевского. С пиперовского издания и начинается всегерманское признание русского писателя.

В своем подходе к Достоевскому эпоха неоромантизма руководствовалась, как видно из всего вышесказанного, предвзятыми идеями о "русской душе". Однако в неоромантической рецепции Достоевского был и позитивный момент. Именно в 1900-10-е годы Достоевский начинает восприниматься в Германии как писатель мирового значения и масштаба (отсюда постоянно встречающееся в критике сравнение его с Шекспиром). В отличие от периода натурализма, когда ценились только отдельные стороны творчества Достоевского, а широкой известностью пользовался лишь роман "Преступление и наказание", в начале века наблюдается отчетливая тенденция воспринимать русского писателя как явление целостное, хотя и противоречивое. И, наконец, определяющим для неоромантизма является взгляд на Достоевского как на писателя с ярко выраженным национальным своеобразием.

О том, в каком направлении развивалось в Германии далее неоромантическое восприятие русского писателя, свидетельствует книга "Достоевский", изданная Пипером в 1914 г. Она составлена из трех одноименных эссе Бара, Мережковского и Бирбаума. Особый интерес представляют собой критические этюды Бирбаума и Бара, где выдвигаются точки зрения на Достоевского, уже диаметрально противоположные друг другу[2220].

Бирбаум воспринимает творчество Достоевского как "крайне чуждое явление".

Сравнивая Достоевского, крупнейшего представителя специфически русской культуры, с Ницше, воплощавшем для него культурные идеалы Запада, он восклицает:

"Какие контрасты! И ничего, кроме контрастов!"

Ницше разбивает библейские скрижали, Достоевский возводит в своем "русском сердце прообраз Христа", но этот Христос, подчеркивает Бирбаум, не есть Христос европейца, а "карикатура на него". Ницше провозгласил "волю к власти", Достоевский "волю к смирению". Ницше, продолжает Бирбаум, воздвигнул "колоссальную статую" одинокого сверхиндивидуалиста Заратустры, Достоевский воссоздал коллективный образ "русского народа-гиганта", напоминающий "тысячеглавые, тысячерукие изображения индийских богов". Поэтому, резюмирует критик, "идеалы" Достоевского "не имеют ничего общего с нашими".

Но вместе с тем Бирбаум очень высоко оценивает русского писателя. Он считает, что по "богатству творческих сил" Достоевского можно сравнить лишь с одним Шекспиром. Достоевский — это "Шекспир романа". Сопоставляя Достоевского с "корифеем немецкой поэзии" Гете, Бирбаум признает превосходство первого в "подлинной безыскусности, самобытности", что, по его мнению, "почти совсем утратили более зрелые литературы нового времени". Фигура Достоевского представляется Бирбауму в экзотическом свете. Если Достоевский в его глазах — Шекспир, то это прежде всего "Шекспир России".

А Россия для Бирбаума — это мир неведомый и чуждый и более того:

"Это не наш мир, он нам в сущности враждебен и опасен…"

Спрашивается, в чем, согласно Бирбауму, состоит угроза, исходящая из России, угроза, которая таится в творчестве Достоевского? В проповеди религиозного смирения и коллективного начала. В этом Бирбаум усматривает посягательство на принцип индивидуализма. Не случайно, в качестве антипода Достоевского в статье фигурирует Ницше, на стороне которого выступает и автор. В духе неоромантизма Бирбаум еще противопоставляет Россию Западу, но ее своеобразие и самобытность уже не вызывают в нем восторженного умиления: Бирбаум стремится не только к противопоставлению, но и к максимальному "отчуждению" русского "коллективизма" от западноевропейского индивидуализма. Этот сдвиг в отношении к России и Достоевскому был, несомненно, вызван предощущением великих исторических потрясений в России.

Прямо противоположную точку зрения высказывает в своем эссе Бар. Он решительно оспаривает общепринятое мнение о том, что в произведениях Достоевского "заключена тайна нации", доступная лишь тому, кто принадлежит к этой нации. "Теперь я не разделяю этого мнения, — заявляет Бар, — я обнаружил, что это наша общая тайна". Общая потому, что Достоевский, по его глубокому убеждению, "решает проблему нашего времени" и является "единственным художником, благодаря которому Европа сможет вновь обрести себя и воспрянуть духом".

"Проблема современности", как ее понимает Бар, — это кризис современного человека, в сознании которого мир окончательно раздвоился. Он формулирует антитезу рационального "