Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования - [226]

Первым во втором отделении этого вечера вышел другой художник, другая сила русской беллетристики — автор "Бедных людей", "Записок из Мертвого дома" — автор "Униженных", тонкий аналитик человеческого духа. Это другой тип и человека и писателя, потрясающего душу своих читателей и слушателей.

Он до крайности нервен, как нервны его герои. Природа и обстановка в его произведениях почти отсутствуют, — они ему как будто не нужны, ему нужен один человек с его страстями, болезнями духа, — в манерах и движениях и его самого виден человек, уходящий вглубь себя. И вот нервы и его и публики от начала самого чтения, вполне законченного, целостного эпизода "По секрету!…" (главы из нового романа — "Братья Карамазовы") постепенно натягиваются, голос чтеца-создателя идет, так вот и кажется, вместе со всей болезненной силой из самых сокровенных тайников его души наружу. Исповедь старшего брата — офицера Мити со всей ширью его опять-таки русско-офицерской натуры, с пеленок запущенной, оскорбляемой, унижаемой от колыбели, исповедь эта изливается за коньячком младшему брату Алексею — этой целостной, чистой, нетронутой "насекомыми сладострастия" натуре — в какой-то мрачной, развалившейся беседке, о которой упоминается вскользь только как о пункте места отправления исповеди стихийного, униженного жизнью, людьми и собой человека, который все-таки имел единственную хорошую минуту просветления благодаря девушке. Это было, когда он, Дмитрий Карамазов, величающий сам себя подлецом и насекомым, весь пламенел и прососался подлостью и для подлости — и вдруг он неожиданно сам для себя в один момент вырос в чистого человека и настолько нравственно рослого, насколько до той минуты он был до болезненности низок, мал и гадок.

И ко всему тому он как будто стыдится даже заявлять об этом, боясь впасть в рисовку и тем, так сказать, умалить это величие своей человеческой натуры, — а потому и заканчивает свою исповедь, полную тонкого анализа и драматизма:

"Об этом, брат Алексей, я никому, никому и никогда не говорил и не скажу, — сказал только тебе да брату Ивану!.."

Зал покрылся дружными неумолкаемыми аплодисментами, какими и встречен был при выходе на помост Ф. М. Раз двенадцать вызывали его, и одна из студенток поднесла ему громадный букет, уверченный полотенцем с вышивками в русском вкусе. Ф. М. взял букет как-то нервно, не глядя, разом, и сунул куда-то за занавес, как будто бы прогнал мешающий ему предмет или отстранил от себя что-либо мешающее ему наблюдать, анализировать, работать. И тут, конечно, сказалась своеобразная нервная натура. Читал он лучше всех, читал прекрасно, сердечно, читал от души <…>

Я. П. Полонский во втором отделении читал своего "Казимира Великого" крайне плохо, напыщенно, манерно <…> В заключение И. С. Тургенев читал два явления из своей пьесы "Провинциалка" с М. Г. Савиной. Голос в этот вечер у И. С. был хриплый, ослабший (в чем он даже извинялся перед публикой) <…>

В заключение вызвали вместе И. С. Тургенева и Ф. М. Достоевского, и они на эстраде крепко пожали друг другу руки. Вечером этим я был очень доволен — и субъективно и объективно: думалось, все-таки есть капли единства человеческого и у пишущего мира и у публики с оным[1228]…

Автограф // ЛБ. — Ф. 295.5366.2.9.

163. X. Д. Алчевская — А. Г. Достоевской

<Харьков. Март 1879 г.>

…Искренно благодарю вас за то, что вспомнили о моей просьбе и прислали мне желанную карточку. Я не подошла к вам по окончании вечера, чувствуя себя больною под давящей силой впечатления, которое произвел на меня "Рассказ по секрету" (бесспорно, самое художественное и совершенное из всего прочитанного в тот вечер). Мне не хотелось в ту минуту ни говорить, ни хвалить, настолько то, что я чувствовала, было выше всего этого. Я недоумевала, откуда этот громкий, сильный голос, эта безграничная энергия, потрясающая нервы слушателя; неужели этот бледный, болезненный, слабый человек, которого я видела вчера, и неужели сила духа может творить подобные чудеса?[1229]…

Итак, еще раз благодарю вас за память; но вот что случилось: вы прислали мне такую превосходную карточку, так живо напоминающую мне творца "Рассказа по секрету", что я не в силах расстаться с нею и не нахожу в себе довольно великодушия, чтобы отправить ее моей знакомой. У меня была карточка Федора Михайловича, но такая плохая, что невозможно сравнивать с этою; поэтому я и придумала устроить вот что: просить вас прислать мне еще одну такую карточку, если возможно, с надписью Федора Михайловича, тогда я полученную отправлю моей знакомой; если же почему-нибудь вам нельзя прислать мне вторую, то я оставлю у себя первую, а худшую, имеющуюся у меня, отошлю моей знакомой <…>

Федору Михайловичу прошу передать мое величайшее уважение <…>

Новый роман Федора Михайловича[1230] читается у нас с величайшим интересом — не успеваю удовлетворять просьбам моих знакомых — выдать "Русский вестник" из моей библиотеки[1231]…

Автограф // ЦГАЛИ. — Ф. 212. — Оп. 1. — Ед. хр. 166.

Приблизительная дата устанавливается по содержанию.

164. А. И. Толстая[1232] — А. Г. Достоевской

<С.-Петербург> 13 апреля 1879 г.