Эжени де Франваль - [14]

Оставим же глупцам смехотворные эти препоны, они не могут понять возвышенных устремлений наших душ. В царстве красоты царят священные права любви, там нет места ничтожным предрассудкам рода человеческого. Торжествующая любовь уничтожает суеверия, словно лучи солнца рассеивают утренний туман и с ним последние воспоминания о ночном мраке. Так растопчем же ужасные сии предрассудки, вечные враги счастья! И если когда-либо разум поддавался их соблазнам, то искупительною жертвою становились наслаждения… Так отречемся навеки от ненавистных предрассудков!

— Ты меня убедил, — ответил Вальмон, — я готов согласиться, что из Эжени получилась восхитительная любовница. Отличаясь более броской, нежели мать, красотою, если она и по характеру не похожа на твою жену, то томность ее, проистекающая из душевного склада, не должна препятствовать сладострастию, кое порождает ту пикантность, с помощью которой женщины легко нас покоряют и делают себе подвластными. Если в любовном союзе один уступает, то другой требует; что дозволяет один, радостно предлагает другой, и в этом я почитаю наивысшее очарование любовного союза.

— Однако я предлагаю тебе не Эжени, но мать ее.

— А как ты объяснишь этот свой поступок?

— Моя жена ревнива, она стесняет меня, следит за каждым моим шагом, хочет выдать замуж Эжени. Необходимо столкнуть ее на путь порока, дабы прикрыть собственные свои дела. Тебе надо стать ее любовником… Ты позабавился бы с ней некоторое время… а затем изменил и бросил бы ее… мне лишь надо застать тебя в ее объятиях… Я покарал бы ее или же, под страхом разоблачения, заставил бы ее молчать, чтобы сокрыть наши общие проступки… Но никакой влюбленности, Вальмон, будь бесстрастен, привяжи ее к себе, но не дай восторжествовать над тобой. Если к нашей игре примешается чувство, все пропало.

— Не беспокойся, еще ни одной из женщин не удалось затронуть мое сердце.

Итак, наши два негодяя обговорили обстоятельства сделки, и было решено, что через несколько дней Вальмон предпримет первое наступление на госпожу де Франваль, имея дозволение выбирать любой путь, лишь бы тот привел его к успеху… даже разоблачение измен Франваля, как самое могущественное средство, дабы побудить честную женщину к отмщенью.

Эжени сообщили о принятом решении, и оно чрезвычайно позабавило ее. Бесстыдное создание, она осмелилась заявить, что если Вальмон добьется успеха, то для полноты ее собственного удовлетворения следовало бы, чтобы и она сама смогла удостовериться в падении матери, сама убедиться в разрушении этой цитадели добродетели, уступившей порочному соблазну, столь сурово ею порицаемому.

Наконец наступил день, когда достойнейшая, но несчастная женщина должна пасть жертвою гнуснейшего заговора, когда она, оскорбленная и покинутая ужасным своим мужем… брошена им на произвол нечестивца, согласившегося на бесчестный сей поступок…

Какое неслыханное надругательство!.. Какое презрение всяческой морали! За что решила отомстить нам природа, производя на свет столь растленные сердца?..

Пустая болтовня предшествовала ожидаемой сцене. Вальмон считался близким другом Франваля, и поэтому жена его не могла вообразить ничего предосудительного, оставаясь с ним наедине, что, впрочем, бывало уже не раз. Все трое находились в гостиной, Франваль встал.

— Я покидаю вас, — поклонился он, — меня ждет одно важное дело… Оставить вас наедине с Вальмоном, сударыня, — добавил он со смехом, — это то же, что оставить вас с вашей гувернанткой, он у нас столь благоразумен… но если он начнет забываться, предупредите меня, я не настолько привязан к нему, чтобы уступить ему свои права…

И негодяй удалился.

После нескольких пустых острот, явившихся ответом на реплику Франваля, Вальмон заявил, что за последние полгода друг его сильно изменился.

— Я не осмелился спросить у него о причине, — продолжил Вальмон, — но мне кажется, что его что-то огорчает.

— С уверенностью скажу лишь одно, — ответила госпожа де Франваль, — что сердце его ужесточилось до крайности.

— О Небо, что я слышу?.. Мой друг жесток с вами?

— Если бы он ограничивался лишь этим!

— Так доверьтесь мне, сударыня, вам известна моя преданность… моя неизменная к вам привязанность.

— Гнусные дебоши… преступления против нравственности, всяческого рода извращения… Поверите ли вы этому? Нам предлагают чрезвычайно достойную партию для нашей дочери… он же отказывается.

При этих словах искушенный Вальмон отвел глаза, делая вид человека понимающего… глубоко сострадающего… но робеющего рассказать о том, что ему известно.

— Как, сударь! — восклицала госпожа де Франваль. — Вас это не удивляет? Ваше молчание пугает меня.

— О сударыня, не лучше ли сохранить в тайне то, что может принести горе любимому существу.

— Ваши слова для меня загадка; объяснитесь же, заклинаю вас.

— Как, вы хотите, чтобы я открыл вам глаза на то, о чем вспомнить не могу без содрогания? — вопрошал Вальмон, страстно прижимая к сердцу руку прелестной женщины.

— О сударь, — взволнованно говорила госпожа де Франваль, — или ни слова больше, или же объясните, наконец, я требую… Вы поставили меня в чудовищное положение.