Эйзенхауэр - [78]

.

Можно не сомневаться, что Эйзенхауэр отлично понял: атомная бомбардировка японских городов Хиросимы и Нагасаки имела целью не только ускорение капитуляции Японии, но и демонстрацию мощи США, адресованную прежде всего руководителям СССР. Он полагал, что не следует особенно жестко демонстрировать возможность применения силовых методов, а, наоборот, нужно приложить максимум усилий, чтобы наладить послевоенное сотрудничество с СССР, которое, несмотря на все препоны, выдержало испытание войной.

В этом смысле в течение некоторого времени взгляды Эйзенхауэра на перспективы американо-советских отношений были близки к позиции Генри Уоллеса, вице-президента в правительстве Рузвельта в 1941–1945 годах, а в 1945–1946 годах — министра торговли, полагавшего, что развитие должно привести к созданию конвергентного общества, которое вобрало бы в себя лучшие черты американского капитализма, европейского «социализма» (в духе лейбористских реформ в Великобритании в первые послевоенные годы) и советского большевизма^{402}.

В ответе на письмо Уоллеса, который приветствовал его усилия по установлению сотрудничества с советскими оккупационными властями в Германии летом 1945 года, Дуайт писал: «В той степени, в какой солдату следует высказывать мнение по вопросам такого рода, я убежден, что дружба означает честное желание с обеих сторон стремиться к взаимопониманию между Россией и Соединенными Штатами. [Эта дружба] совершенно необходима для всемирного спокойствия»^{403}. Примерно те же мысли генерал высказывал и на пресс-конференциях.

Однако трудности в сохранении дружеских отношений возникали на каждом шагу. Чуть забегая вперед, отметим подтверждающий это эпизод.

Чтобы продемонстрировать, кто именно разгромил германские войска, Г.К. Жуков по указанию Сталина назначил на 7 сентября 1945 года парад победы в Берлине, который задумывался не как общий, построенный на паритетных основах, а как парад советских войск с участием американских и британских частей. Именно поэтому он проводился в районе Тиргартена и Бранденбургских ворот, входившем в советский сектор оккупации. Ни Эйзенхауэр, ни его ближайшие помощники на парад не прибыли, хотя им были посланы персональные приглашения. Американцев представлял генерал Паттон, англичан — генерал Робертсон. Имеются сомнительные сведения, что в связи с отказом прибыть на парад первых лиц из западных зон оккупации Жуков послал Сталину запрос, не следует ли парад отменить, на что последовало требование проводить празднество при любом представительстве. Единственным выступавшим с трибуны возле Бранденбургских ворот был Жуков. Сначала прошли английские части, затем американские, которые (видимо, по команде сверху) двигались расхлябанной походкой, не в ногу, демонстрируя своего рода снисходительное отношение к мероприятию. Замыкали парад чеканившая шаг советская пехота, артиллерия и танки.

Тем не менее Эйзенхауэр шел навстречу ряду советских требований — даже тогда, когда их удовлетворение явно нарушало принципы гуманизма. Секретное соглашение, подписанное на Ялтинской конференции 11 февраля 1945 года, гарантировало «на взаимной основе» возвращение на родину военнопленных и гражданских перемещенных лиц союзных наций. На практике ни о какой «взаимной основе» речи не могло быть, так как на территории, оккупированной советскими войсками, ни американцев, ни британских подданных практически не было. Предусматривалось, что «все советские граждане… содержатся… в лагерях или сборных пунктах до момента их передачи… советским властям». Иллюзий по поводу их дальнейшей судьбы быть не могло. Нарком внутренних дел СССР Л.П. Берия на совещании в своем наркомате в апреле 1945 года прямо объявил, что советские представители в комиссиях по репатриации «будут иметь дело с людьми, изменившими родине, и… в этом отношении нет разницы между пленными, вывезенными или уехавшими добровольно»^{404}.

К осени 1945 года более пяти миллионов человек были репатриированы. Затем по распоряжению Эйзенхауэра и английских представителей в Германии массовая принудительная репатриация была прекращена в связи с поступавшей информацией об отправке репатриированных в советские концлагеря. К 1947 году на территории Западной Германии, Австрии и Италии оставалось свыше миллиона советских граждан и других перемещенных лиц, выдачи которых требовали представители СССР^{405}. Стоит отметить, что Эйзенхауэр, явно чувствуя свою вину, сообщал в переписке сильно преуменьшенные данные о количестве военнопленных и перемещенных лиц из СССР в западных зонах и числе насильственно переданных советским властям: якобы в конце лета 1945 года на родину отправились 99 процентов из почти двух миллионов советских граждан^{406}. Таким образом, численность граждан СССР, находившихся в конце войны на территории западных зон, было занижено в три раза, а переданных советским спецорганам — в два с половиной.

Эйзенхауэр всячески стремился установить дружеские отношения с главноначальствующим советской военной администрации в Германии маршалом Жуковым. 5 июня 1945 года состоялась их первая встреча. Оба они к этому времени выглядели в глазах общественного мнения почти всего мира как главные творцы победы. Эйзенхауэр не только после этой и еще нескольких встреч, но и в своей книге воспоминаний очень высоко оценивал полководческий талант Жукова