Эйзенхауэр - [38]

Такие рекомендации начальнику штаба давали различные ответственные лица, пользовавшиеся его доверием. Сперва это был Маунтбеттен, который, побывав в Вашингтоне как раз перед возвращением Эйзенхауэра, объявил, что именно его хотела бы видеть «королевская семья» (на деле он сам) представляющим в Великобритании американские вооруженные силы. Об этом он говорил не только Маршаллу, но и президенту Рузвельту. С подобным предложением выступил и Кларк, которого на эту должность рекомендовал Эйзенхауэр. Маршалл, услышав его, выдавил из себя улыбку: «Кажется, оба вы, ребята, отправитесь туда вместе»^{196}. Это означало, что генерал Кларк скорее всего станет заместителем Эйзенхауэра или начальником штаба группы армий.

Командующий европейским театром военных действий

Менее чем через неделю после возвращения, 8 июня 1942 года, Эйзенхауэр представил Маршаллу проект директивы о создании европейского театра военных действий с требованием, во избежание неразберихи и разногласий, единого руководства союзными силами (американскими, британскими, канадскими). В ответ на просьбу Эйзенхауэра тщательно ознакомиться с планом Маршалл ответил: «Конечно, я хочу прочитать это. Но, может быть, вы и есть тот человек, который будет всё это выполнять. Если дело будет обстоять таким образом, когда вы сможете отправиться?»^{197}

Через три дня генерал Дуайт Эйзенхауэр был назначен командующим американскими войсками на европейском театре военных действий и высшим военным руководителем объединенных сил союзников. Но он понимал, что руководитель подготовки сил вторжения не обязательно будет его осуществлять. И он, и многие другие деятели как в военном, так и в политическом истеблишменте считали, что командовать операцией «Раундап» будет сам Маршалл.

Пока же Дуайту предстояло занять самый ответственный в его тогдашней карьере пост. Адмирал Кинг, который до этого относился к нему весьма прохладно, пообещал полную поддержку военно-морских сил в «этом уникальном предприятии по созданию подлинно единого военного командования всеми тремя службами»^{198} (армией, авиацией и флотом). Кинг, со свойственным ему апломбом, которому не помешал крутой поворот в оценках, добавил, что рассматривает генерала в качестве главнокомандующего всеми военно-морскими силами акватории, подвластной Великобритании, и просит его немедленно сообщить, если кто-либо из высших британских военно-морских офицеров поставит это под сомнение.

Накануне вылета в Великобританию в совершенно новом качестве — одного из людей, которые несли теперь ответственность за судьбы мира, — Дуайта ожидало приятное событие: Джон получил двухдневный отпуск, чтобы проводить отца. Мейми рассказывала, что на прощание сын обнял мать, пожал руку отцу и строевым шагом направился к выходу из дома, затем повернулся так, как учили на занятиях, и отсалютовал отцу. Единственный раз за последние месяцы Мейми не сдержала слез. Любящие члены семьи больше не собирались все вместе до окончания войны^{199}.

Возвратившись в Лондон 24 июня, Дуайт полагал, что будет находиться в Великобритании длительное время — до высадки во Франции. Правда, он всё еще думал, что командовать высадкой будет Д. Маршалл, но надеялся занять место одного из ближайших помощников главнокомандующего. Судьба, однако, распорядилась иначе: он пробыл в Лондоне всего несколько месяцев, чтобы затем отправиться командовать совершенно другим фронтом.

Но в эти месяцы ему пришлось привыкать к новой роли не просто так называемого ви-ай-пи (very important person — персона очень высокого положения) — таких были тысячи, — а принадлежащего к крайне узкому кругу в несколько десятков человек, которые действительно решали судьбы мира. Таковым он останется почти на 20 лет — до января 1961 года, когда распростится с президентским креслом.

В новом качестве Эйзенхауэру сразу пришлось столкнуться с британскими и американскими журналистами, стремившимися проникнуть как можно глубже в тайники государственных решений и военных действий, но в то же время гнавшимися за сенсацией, пикантными подробностями и т. п. К нему неизменно были прикованы внимание и симпатии аккредитованных журналистов. Корреспонденты не раз описывали внешний вид 52-летнего генерала, выглядевшего значительно моложе, так как он в полной мере сохранял физическую форму, стоял и ходил с высоко поднятой головой. Обращали внимание, что генерал внимательно вглядывался в собеседников; его голубые глаза внезапно темнели в минуты гнева, тогда как голос оставался спокойным и размеренным. Писали о его неформальном и дружеском обращении с журналистами, об употреблении простонародных выражений, иногда на грани приличия, об умении ответить на вопросы так, чтобы не раскрыть военную тайну, но в то же время никогда прямо не обманывать прессу.

Журналистам нравилась и его манера одеваться — иногда он встречался с ними в полной военной форме, но при неформальном общении чаще всего был одет в белую рубашку с темным галстуком, завязанным аккуратнейшим образом, и темный костюм. (Этот вопрос он неизменно обсуждал не только со своими официальными помощниками, но и с Кей, которая была переведена в штаб командующего в качестве одного из секретарей, иногда исполняла прежние функции водителя и стала интимной подругой генерала.)