Эйфельхайм: город-призрак - [128]

Скребун заскрежетал:

— Та корова со льда не стронется.

* * *

Выпросив лошадь у Эверарда, священник поспешил в лагерь крэнков. Он нашел Ганса, Готфрида и четырех остальных в нижнем помещении странного корабля — те столпились вокруг изображения «контура» и яростно чирикали.

— Правда ли, — спросил Дитрих, ворвавшись внутрь, — что ваш народ скоро умрет с голоду?

Крэнки замерли, и Ганс с Готфридом, на которых была упряжь для переговоров, повернулись лицом к двери.

— Кто-то сказал тебе, — произнес Ганс.

— У кого-то «рот не на замке», — прокомментировал Готфрид.

— Но это правда? — настаивал пастор.

— Правда, — подтвердил Ганс— Есть определенные… вещества — кислоты, на языке ваших алхимиков, — которые необходимы для жизни. Может, восемьдесят из них встречаются в природе — а нам нужна двадцать одна для того, чтобы жить. Наши тела производят естественным образом девять, остальные мы должны получать из еды и питья. В вашей пище есть одиннадцать из двенадцати. Недостает единственной, и наш алхимик не нашел ее ни в одном из исследованных им продуктов. Без этой особой кислоты, речь идет о… я бы сказал «первенце», так как это первый строительный кирпичик тела, хотя, полагаю, он должен носить одно из ваших греческих названий.

— Proteios, — выдохнул Дитрих. — Proteioi.[242]

— Что ж. Меня всегда ставит в тупик, почему вы пользуетесь разными «языками», говоря о разных предметах. Греческий — для натурфилософии; латинский — для всего, касающегося вашего господина-с-небес.

Дитрих схватил крэнка за руку. Грубые шипы, бежавшие по предплечью Ганса, прокололи ему ладонь, выступила кровь.

— Это неважно! — закричал он. — Так что с этим протеином?

— Без этой кислоты не могут образовываться протеины, а при его недостатке наши тела постепенно разрушаются.

— Значит, мы должны найти ее!

— Как, мой друг? Как? Арнольд днями и ночами искал ее. Если она ускользнула от его зоркого глаза, что сможем сделать мы? Наш врач искусен, но он практик, а не ученый-исследователь.

— Так поэтому вы жевали розы у Прыжка Оленя? Поэтому ограбили монастырь Св. Блеза?

Взмах руки.

— Думаешь, эту кислоту можно определить на вкус? Да, некоторые из наших пробовали то и это. Но лучший источник протеина находится в конце нашего пути. Недостающая кислота содержится в нашей пище, ею мы перебивались, добавляя к той, что дали нам вы. — Ганс отвернулся. — Корабль уплывет, прежде чем голод станет нестерпимым.

— Что в бульоне, который не стал есть Скребун?

Ганс не повернулся, но его голос зашептал в ухе Дитриха, словно крэнк стоял рядом:

— Есть еще один источник, содержащий тот самый протеин, его запас пока не иссяк.

Дитрих довольно долго не мог понять, что он имеет в виду. Готфрид пояснил:

— Сие есть тело мое, которое за вас предается. Твои слова вселили в нас надежду… — и тогда весь ужас положения странников обрушился на священника, чуть не раздавив своей тяжестью.

— Вы не должны!

Ганс снова повернулся к Дитриху:

— Неужели должны умереть все, если некоторые смогут выжить?

— Но…

— Ты учил, что хорошо отдавать свое тело ради спасения остальных. У нас есть изречение: «Сильный пожирает слабого». Это условность, метафора, но в прошлом, когда наступал великий голод, так случалось на самом деле. Ты спас нас. Ведь не еда спасает, а предложение, жертва, ибо сильный соглашается пожертвовать собой ради спасения слабых.

* * *

Дитрих, потрясенный, вернулся в Оберхохвальд. Может, он ввел крэнков в заблуждение? Это было небезосновательно. «Домовой» не понимал значения слов и связывал знаки, основываясь на опыте и употреблении. Evidentia naturalis, подумал он.

И все же Скребун явно был опечален этой мыслью. Настолько, что даже не попробовал бульона. Дитрих вновь содрогнулся при воспоминании. Из кого сделали жидкость? Из Арнольда? Из детей? А может, ускорили чью-нибудь смерть ради перегонки? Подобная мысль ужасала больше всего. Не пошли ли крэнки добровольно в котел, повинуясь инстинктам?

Арнольд пожертвовал собственной жизнью. «Сие есть тело мое», завещал он другим крэнкам в предсмертной записке. Ужасная пародия, осознал Дитрих. Не отыскав неуловимую кислоту, он отчаялся и отказался от борьбы. И все же у него оставалась, словно легендарный ящик Пандоры, одна шаткая надежда — Ганс и Готфрид смогут починить корабль и увезут пришельцев назад, к их небесному дому. Увеличение запасов нужного провианта давало больше времени для ремонта корабля. Алхимик сам не желал следовать тому, что считал необходимым, а потому избрал единственный путь из всех возможных ради спасения остальных.

И, получается, все-таки умер как христианин.

* * *

Всадник носил одеяние Страсбургского епископства; Дитрих наблюдал за его приближением с утеса, откуда открывался вид на дорогу, ведущую в Оберрайд. Ганс, предупредивший его, присел на корточки рядом, уцепившись каким-то образом за скалу так, что, хотя и свешивался далеко над обрывом, вниз не срывался, как сорвался бы человек. Другой центр тяжести, сказал он однажды Дитриху, продемонстрировав ему трюк с соломинкой, пфеннигом и чашей.

— Везет ли он постановление о твоем аресте? — спросил крэнк. — Мы будем сражаться, чтобы уберечь тебя от их рук.