Эй, вы, евреи, мацу купили? - [58]

Каждому нужно счастье и каждому нужен дом.

– Мазлтов, – целовали жениха могильщики.

Вино и курица будто испарились. Понятно, с кладбища всегда волчий аппетит. Невеста со слезами на глазах картинно улыбалась.

А за столом хевра-кадиш, откуда счастье молча ушло, совсем теперь не нужны ни талмуд, ни брюки.

В «Кошер бекицер» мало кто думал о Машиахе. Здесь не рыдали, травили анекдоты; не рвали ворот на вые, пили водку стаканами, не чокаясь; и не выли как глухонемые. Короче, они не любили ребе. Они глотали водку, грызли чеснок и кричали друг на друга, не оставляя шансов Машиаху.

– Машиах! Машиах! Машиах! – кричал за окном молодняк пейсатый.

Шнеерсон надвинул шляпу на брови и вышел. Толпа увидела его с бутылкой «Абсолют» и закружилась «хора» с новой силой. Такая вращающаяся тюрьма. Стали забрасывать его улыбками и приветствиями. Сын вошел в круг и вывел его, как из тьмы выводят.

– Нас ждут.

– Пока, – сказал Шнеерсон толпе.

С габайской помощью его впихнули в «Тойоту».

– Туды его мать. – Хаим с чувством захлопнул дверь.

– Приперся! – проснулась Аня, – Ты что там нажрался?

– Разве ты еще не в борделе? – удивился Муня. – Куда смотрят власти?

И вот то самое болото, где дом Андрея и Юли. Им подарили паука на перекладине, ворот, ветер, высокую пальму и старинный стол под компьютер. Гавань странствующей души.

Муня прислонился к дверному косяку, он ловил в далеком отголоске, что игралось на его веку. Игра на этот раз расписана на роли невесты, жениха и Муни. Одним словом…

Юля истомленная в джинсах.

– Папа сделает нам хупу, – сказала Юля.

Ну, прямо, ой, ой, ой…

Вот те на.

Она созрела к материнству.

Ну, прямо, вот те на!

– Ну, вообще, – сказала Аня, – обожаю хупы.

– Не стучи вилкой по зубам, – приказал Муня.

– От пьяного слышу, – сказал Аня.

– Прикольно, да? Я пьяный. А ты мне наливала, кенгуру?

– Они под забором, – засмеялась Юля, – И похожи на папочку.

– Юля, не обижай кенгуру, – сказала Аня.

– Что у кенгуру на ужин? – Муня постучал пятками об пол.

Раньше Муня занимался любовью, а теперь – ерундой. А все потому, что историю делают те, кому больше делать нечего.

Поиск еды в холодильнике, окна в лягушках и мошкаре, что-то вроде пиццы по-австралийски. Остается одно – вода со льдом и секс. Но секс не для Ани и не для Муни. Для Муни исповедь детей.

– Ну, колись!

– Сдал квартиру на выкуп, а сама сюда. Эту сдадим, в новый дом переедем. Это бизнес.

– А бабки откуда?

– Из банка.

– Стрельно.

– Буду милиционером.

– Такое доверие. – Ахнул Муня.

Он гордился, еще не зная, чем.

Жизнь в Мельбурне была такой же беспричинной, как и везде.

Судьба эмигрантов праведна иностранна, если не уголовна и если не абсурдна, то полна смысла.

Три года Андрей и Юля жили учебой и работой, экскурсиями по материку – с гор на лыжах, на яхте по океану. Но не было детей. Это сделало их сентиментальными. И вот они решили сделать хупу, надеясь на любовь Господню.

Хупа разыгрывалась у пирса «Devel Cat». По пляжу катались на велосипедах полицейские, одетые в шорты и шлемы.

На мелководье в запахах морской травы резвились чайки и дети, которых еще не продали в рабство. В небе кувыркались парашютисты – иногда скользили по волне.

Ну что еще? Вода и песок. В песке купались воробьи.

А над всеми, на синем небе реактивный самолет написал “froggy com. au”. И это было лягушачье благословение тем, кто бракосочетался на пляже.

Мельбурн раскалялся, и улицы перекликались светофорами на перекрестках. Им вторили летающие попугаи. Австралия – страна свободных попугаев.

Итак, пустыня дохнула перегаром и заповедь «плодись и размножайся» запустилась. Любовь и тайная страсть Балаклавы.

Шнеерсон в черном костюме и черной шляпе был узнаваем, собрал толпу полуголых австралов, участников заплыва в океан на яхтах.

Четверо из них подняли талит над головами Андрея и Юли. И в это время кубарем скатился с горячей дюны габай Хаим, будто безумный король с высокой кровати; короче, пробный шар.

– Не-е так! Не-е то!

Песчаная голова с рыбьими глазами.

Маленький, тонконогий с хазарской бородой. У него и живота не было, то есть силы мужицкой.

Но четверо бугаев с лицами, что спереди, что сзади, держали хупу над женихом и невестой. Андрей надел кольцо на указательный палец невесты.

– Будь мне женой по Закону Моисея…

Все. Хаим рухнул на песок, потому, что Шнеерсон начал зачитывать Кетубу.

– Вы хотите ребенка? – спросил Муня.

– Да, – ответил Андрей.

Невеста, которую в свое время не отдали в бордель, теперь отдавали замуж по Закону Моисея.

Такие вот плюхи от бляхи.

У пирса болталась яхта, взятая напрокат. Она не уступала городской квартире – с той разницей, что ее не затопит сверху. Занавески на иллюминаторах, но в океане врядли кто заглянет им в окна!

Что до Муи и Ани, то их сдали на сохранение Юлиной подруге Ольге.

– Ныряйте под волну, – инструктировала Ольга Муню. Но он не успвал, волна захлестывала его, срывала трусы и он сверкая незагорелой задницей гонялся за ними.

Это похоже, как он голый бросался на сугробы… в такой же декабрь… но на Камчатке и те же сорок градусов, но минус… встречал с геологами Новый год.

Выпили все и все переломали в избе. А в полночь парами бежали в яму-кипяток со снегом.