Европолис - [85]

Она чувствовала, что с ее хозяином произошло что-то страшное. И ее маленькие, как булавочные головки, злые глаза, светящиеся, словно две искры, следили за каждым движением Ахилла, в растерянности метавшегося по дому.

* * *

Прибежала Эвантия.

Ахилл послал мальчика сказать ей, что отец заболел. Прижав руку к сердцу, она ворвалась в дверь и бросилась к постели.

— Папа! Папа! Что с тобой? Что случилось?

Дрожащими руками она принялась гладить пылающий лоб старика.

Медленно поднялись его веки, и остекленевшие глаза уставились на Эвантию. На бледном, полумертвом лице американца на мгновенье появилось подобие ласковой улыбки. Костлявыми пальцами он неуверенно коснулся мягкой, бархатистой кожи, пытаясь поднести к своим пересохшим губам ее руку.

Девушка разразилась нервным плачем. Когда она обняла отца, чтобы посадить его, старик издал долгий стон, словно больной ребенок.

— Что у тебя болит, папа?

— Он ранен в плечо, — сказал Ахилл, и его толстые губы задрожали.

— Ранен? Что случилось? Ну, говори же, говори скорей!

— Его подстрелили пограничники… Мы везли мешки с зерном… Ночью… С одной баржи…

— А! Понимаю… Это вы его убили, бандиты! Зачем вы втянули старого человека в ваши подлые дела?

Эвантия сбросила с головы шляпку, засучила рукава и, порывшись в белье, разорвала на ленты чистую рубаху, чтобы сделать перевязку.

— Иди и возвращайся немедленно с доктором Томицэ. Скажи ему, что я очень прошу прийти побыстрее.

Ахилл искоса поглядел на нее. Вытерев со лба холодный пот, он хрипло проговорил:

— Нельзя. Никто не должен знать, что он ранен.

Девушка вскочила как ужаленная. Словно разъяренная пантера, она, скрючив пальцы, бросилась на Ахилла, готовая разорвать его своими руками. Тот, побледнев, отступил к двери.

— Как? После того, как вы толкнули его под пулю, ты не хочешь позвать доктора, чтобы спасти его?

— Послушай, девочка. Успокойся. Это ведь для вашего блага. Ты же не знаешь, в чем дело. Если кто-нибудь узнает про это, твой отец наверняка угодит в тюрьму. Этого ты хочешь?

Девушка в отчаянии заметалась по комнате, ломая руки и не зная, что делать.

Старик лежал совершенно безучастно и, казалось, спал. Дыхание у него было ровным.

Вдруг сухие губы его задвигались и зашевелились скулы, будто он что-то жевал.

Девушка глядела на него с замирающим сердцем и кусала пальцы, готовая вновь разрыдаться.

Она не могла понять, чего же хочет отец, который уже не мог выговорить ни слова. Только скупые слезы выкатились из-под его закрытых век.

Поцеловав его восковой лоб, Эвантия схватила шляпу и бросилась бежать за доктором.

По дороге разные мысли мелькали в ее пылающей голове.

«Если я не приведу доктора, он умрет… Если узнают, его отдадут под суд и посадят в тюрьму…»

Доктор — добрый человек, она слезно будет его просить не говорить никому… Но сможет ли доктор сохранить эту тайну?

* * *

Доктор, дядя Томицэ, был один в саду. Он стоял и читал какое-то письмо. Высокий, широкоплечий, монументальный, он в своем белом халате казался на расстоянии мраморной статуей, воздвигнутой на аллее, связывающей больницу с моргом.

Девушка попыталась улыбнуться, но глаза у нее были полны слез.

— Что с тобой? Что ты плачешь? Говори честно, — ласково, как и всегда, стал расспрашивать доктор.

— Папа заболел.

— Что с ним? Что у него болит?

— Его застрелили. — И девушка затряслась от рыданий.

— Застрелили! Как? Кто?

— Он поехал ночью на лодке за зерном к одной барже… а солдаты выстрелили из ружья…

— Куда попала пуля?

— В плечо. Но он не может ни говорить, ни ходить.

— Ладно. Сейчас я пойду посмотрю его. — И доктор протянул руку, чтобы приласкать девушку, но она перехватила ее и, дрожа от страха, поднесла к губам.

— Я вас очень прошу, никому не говорите… Чтобы никто не узнал, что случилось…

— Не беспокойся. Я не пророню ни одного слова. Иди домой. Я тебя догоню.

Доктор неторопливо, с неизменной, блуждающей на губах улыбкой отправился в свой кабинет, повесил на вешалку халат и взял свою знаменитую шляпу, величиной с мельничное колесо.

Медленно и тяжело ступая, шел он по набережной, опираясь всей своей тяжестью на старую палку вишневого дерева с острым наконечником.

У лодочной пристани он остановился. Люди, попадавшиеся ему по дороге, с уважением кланялись ему. От лени доктор не снимал шляпу, но каждому что-то говорил, отпускал шутки, всех называя по именам. Уличные мальчишка, завидев доктора, выбегали ему навстречу. У доктора была привычка: на ходу легонько хлопать ребятишек палкой пониже спины. Мальчишки заливались радостным смехом, гордясь тем, что господин доктор играет с ними.

Лодочники снимали перед ним шапки, считая за честь перевезти доктора на противоположный берег.

Лодка, в которую уселся тучный доктор, сразу же на две ладони погрузилась в воду.

Лодочник, гордый оказанной ему честью, налег на весла. Через несколько минут они причалили к противоположному берегу.

Доктор сунул руку в карман, чтобы расплатиться лодочник запротестовал:

— Не надо! Избави бог!.. Для вас…

Поскольку лодка уже отошла от берега, доктор на ходу бросил лодочнику пачку сигарет.

Домишко, в котором жил американец, стоял как раз напротив пристани.